— Не знаю... Не знала, что меня, княгиню, будут
истязать, чтобы проверить мои слова.
Твердислав прорычал:
— Для меня есть только мои люди! Враги прут со всех
сторон. Если себя не щажу, троих сыновей послал на смерть, так буду ли щадить
чужих? Мне сообщили эти неизвестные, что вы — враги! Опасные враги.
— Враги, — повторила Умила тусклым голосом. Она
взяла Игоря на колени, тот сразу свернулся калачиком и заснул. — Все ли
враги?.. Мы тоже так думали, пока святой пещерник не объяснил, что деремся меж
собой, а настоящие враги тем временем уже подбираются к нашим землям.
Рудый подмигнул Олегу. Тот ощупывал железную решетку,
стараясь не высовывать голову в окно. Твердислав сидел к ним спиной, но пусть
их пока что не видят и женщины.
Донесся злой голос князя:
— Для меня все враги — настоящие! Почему в мои земли
вторгаются? Почему уже сейчас здесь его воевода Рудый? Он опаснее всего войска
твоего мужа. Где он, там и смута!
Рудый победно выпятил грудь. Олег щупал ставни, твердые, как
камень, обе створки замкнуты на пудовый замок. Рудый, глядя на него,
обрадовался, словно боевой конь, завидевший отборный овес. Олег пытался
сосредоточиться, хотя нелегко собрать внимание, когда висишь, будто муха на
стене, цепляешься только кончиками пальцев рук и ног, а внизу с топотом носятся
ошалелые стражи, надрывно лают псы, а тут еще этот Рудый... Вдруг рука внезапно
вцепилась Олегу в плечо:
— Эй, не спи! Нашел, где спать. Я есть хочу куда
больше, чем ты спать, но терплю же!
Олег тряхнул головой, возвращаясь в этот мир. Его пальцы
скользнули под железный панцирь. У Рудого расширились глаза: штырь с легким
скрипом уже вылезал из стены.
— Сорвать ставни? — понял Рудый. — Давай,
попробую замок. Нет на свете такого замка...
— Есть.
— Тогда ты пошепчи...
— Я открывал не чарами.
— Чего тогда Твердислав все на меня валит? В тихой
пещере...
Олег быстро пригнулся, судорожным движением отодвинулся,
едва не сорвавшись со скользкого бревна. Светлую щель между ставнями закрыла
тень, густой голос прогудел с сильным пришепетыванием:
— Не-е-е, княше... Во двоше ишут. Еще не пымали,
видать.
Олег выждал, снова медленно потянул штырь. Рудый шепнул:
— А если сорвать замок? Это легче. Даже я смог бы, если
бы пообедал.
— Замок зачарован. Про нас узнают не только местные
волхвы — с ними справимся, но и заморские. И Семеро Тайных наверняка.
На его лбу заблестели крупные капли пота. Рудый невольно
напрягался, задерживая дыхание, словно помогал. Внезапно раздался сильный
скрип. Рудый похолодел, а в палате стало тихо, как на реке подо льдом.
Уже не таясь, Олег резко рванул ставню, выдрал с мясом,
ринулся в окно головой вперед. Он упал на каменный пол, перекувыркнулся, ударил
набегающего Листа кулаком справа в лицо, в один громадный прыжок очутился перед
Твердиславом. Князь с выпученными глазами поднимался с трона, его рука словно
сама по себе молниеносно выдернула меч. Олег быстро уклонился от сверкнувшего
лезвия, ударил локтем, меч запрыгал по дощатому полу. Другой рукой Олег стиснул
горло князя, тот едва успел набрать в грудь воздуха для вопля.
Рудый, перекатившись через голову, вскочил на ноги, сорвал
со стены факел и быстро затоптал. Гульча, как кошка, прыгнула к мечу
Твердислава, подхватила его и быстро-быстро спросила:
— Олег, что делать? Говори, что делать?
— Свяжи Листа, — бросил Олег через плечо. —
Сейчас очнется.
Гульча сорвала с воеводы перевязь, быстро и очень туго
стянула ему руки, каким-то шнуром связала ноги, а рот заткнула скатертью. Ее
руки дрожали, она сказала потрясенно:
— Боги, ты не мог ударить слева?.. Теперь выплюнул
последние зубы и с правой стороны!
— Он сам забежал с правой, — буркнул Олег.
Рудый сказал одобрительно:
— Сильная подруга... Когда захочешь каких-нибудь
перемен, помни — я на тыщу лет моложе!
Гульча негодующе сверкнула глазами, на ее языке вертелось,
что Рудый на столько или даже во столько раз дурнее. Однако Рудый заранее знал
колкие ответы, он повернулся спиной и преувеличенно почтительно помогал
потрясенной Умиле подняться со скамьи. Лицо и руки Рудого были в копоти,
бесстыжие глаза блестели. Олег подтащил Твердислава к двери, прислушался.
Слышны были только сипы в перехваченном горле князя, за дверью протопали
подкованные сапоги.
— Пронесло, — заявил Рудый победоносно. — Тут
одни свиньи: на небо смотрят, когда их смалят. Не раньше.
Твердислав протестующе дернулся. Олег сильнее сжал пальцы.
Лицо князя потемнело, глаза выпучились, как у огромной жабы. Умила начала
всхлипывать, Гульча мигом очутилась рядом, тряхнула за плечо:
— Прекрати! Снизу не увидели, что ставни сорваны,
теперь не узрят вовсе — Рудый загасил факелы. Но могут услышать стражи за
дверью. Ревешь, как обиженная корова!
Умила еще несколько раз всхлипнула, умолкла. Рудый
восхищенно покачал головой:
— Настоящая подруга! Для такого молодца, как я. Гульча,
не спорь — от судьбы не уйдешь... Пусть поплачет. Чем громче — тем лучше. Стражи
решат, что Твердислав уже приступил к пыткам.
Олег подтащил князя к трону, сел рядом с ним, держа пальцы
на горле. Твердислав даже не пытался хватать его за пальцы, сник.
Олег сказал убеждающе:
— Твердислав, мы пришли за своими женщинами. Тебе ничего
не грозит, твои воеводы целы. Листа убивать не будем, жаль хорошего воителя. Ты
тоже останешься цел, если по дурости не воспротивишься.
Твердислав смотрел рачьими глазами, не шевелился, ибо при
каждом движении пальцы чудовища сжимались. Лицо Твердислава было багровым до
синевы.
— Это Умила, жена Рюрика, — сказал Олег. —
Это Гульча — дочь восточного кагана. Думал, служанка? Нет, ты захватил знатных
лиц. Но это обернулось бедой.
Все глаза были на нем, даже Лист пришел в себя: подергался в
путах, теперь лежал неподвижно, прожигал взглядом Олега. Изо рта воеводы
непрерывной струйкой сбегала темно-красная кровь, несла крупные, как после
ливня, пузыри.
— Сейчас двое наших в твоей спальне, — проговорил
Олег медленно, вслушиваясь в жилку под пальцами, что вдруг задергалась
отчаянно. — Там у тебя жена и наследник. Такой же, как этот малыш Игорь.
Последний твой сын! Я держу пальцы на твоем горле, а там держат лезвие меча на
горле твоего единственного уцелевшего сына. Род прервется, если сделаешь
какую-то дурость.
Он осторожно отпустил Твердислава. Помятый князь несколько
раз глубоко вздохнул, ощупал горло и шею. В глазах кипела ярость, но теперь там
был и страх.
