Олег почти не слушал. Рудый знал только язык северных
офеней, их там называли коробейниками, на самом же деле было много таких языков
— жеста, свиста, птичьего клекота и цвириньканья, а южные офени сохранили много
скифских слов и даже киммерийских, которых не помнили сами потомки скифов,
растворившись среди славян.
Внезапно что-то заставило его поднять глаза. В корчму вошли
трое крупных мужчин, заняли стол возле выхода. Еще двое остановились в дверях.
Их лица словно высечены из камня, глаза смотрели холодно и оценивающе. Все
пятеро двигались с той уверенностью, какую дают доспехи, укрытые под простой
сорочкой.
— Готовьтесь, — шепнул Олег, отхлебнув пива. —
Гульча, верни Умилу. Если легла спать — тащи силой. Не забудь маленького Игоря.
— Почему я? — спросила Гульча. Увидела лицо Олега,
быстро спросила: — Что случилось?
— Слева у двери стоит тот, единственный, кому удалось
ускользнуть. Асмунд, Рудый, не поворачивайтесь. Держите головы ниже, громко не
говорите. Я приведу коней ко входу в корчму. Меня он не видел, не знает, что я
с вами. Не поворачивайтесь, что бы со мной ни случилось.
Он вылез из-за стола, медленно побрел к выходу. Спину держал
сгорбленной, выпячивал живот, руки нелепо болтались. Воины у двери встретили
его ощупывающими взглядами, один грубо схватил за руку повыше локтя. Олег
поспешно расслабил мышцы, чтобы под пальцами ощутилось дряблое слабое тело.
— Эй, волхв-пещерник!.. Хороша у тебя пещера!..
Ха-ха!.. Не видал двух татей: один с перебитым носом, здоровый, как сарай у
бабки, а другой с мордой коня, который из гордости не желает жрать сено?
Олег ответил смиренно:
— Боги велят мне зреть в душу, а не на скорлупу.
Воин пнул его ниже спины, и Олег, выпав из дверей,
прокатился по ступенькам и растянулся во весь рост. Из дверей еще несся хохот,
ему кричали вслед веселое, давали похабные советы. Олег медленно поднимался,
громко кряхтел, прикидывая, успела ли Гульча пробраться незамеченной к Умиле.
Шатаясь, он ушел в темноту, а когда угол сарая скрыл вход в
корчму, быстро перебежал к конюшне. Двери были заперты, сторожа он видел в
корчме. Олег выдернул железные скобы вместе с засовом, проскользнул в
приоткрытые двери.
На повозке Рудому заработать не удастся, придется бросить,
но и хорошо, иначе Рудый продаст ее так, что за ними весь город погонится с
кольями в руках. Когда у славян кончаются доводы в споре, они хватаются за
колья или топоры, ибо боги велят начатое доводить до конца. Кони хорошие, но седла
пришлось таскать из другого сарая, а еще захватить одежду, одеяла, котел,
разные мелочи, без которых выживут мужчины, но Умиле с малым Игорем придется
туго...
Он оседлывал последнего коня, когда от корчмы раздался крик.
Двери с треском распахнулись, одна створка закачалась, трепеща, как бабочка в
огне, другая вылетела из проема вместе с человеком в панцире. Тот упал,
скатился по ступеням, перевернулся на спину и так остался лежать, разбросав
руки. Следом вывалилась целая толпа орущих, размахивающих руками и оружием
людей. Одни разбежались, другие продолжали яростно рубить друг друга мечами и
топорами. Один, высокий и ревущий, как див, страшно вертел над головой огромным
топором, с лезвия веером летели темные брызги. На пороге возникла женщина, она
прижимала к груди ребенка. Вокруг нее, словно барс, вертелся высокий воин,
молниеносно отражал удары, что сыпались с двух сторон. На него наседали два
огромных дружинника, рубашки на обоих лопнули — то ли от богатырских замахов,
то ли от меча Рюрика. Железные доспехи блестели кроваво-красным и
мертвенно-бледным — от пылающих жаровен и белесой луны.
Олег бегом потащил коней, ворвался в постоялый двор,
закричал:
— Умила, Рюрик!
Рюрик оглянулся, в этот миг над его головой взвился меч.
Умила вскрикнула в ужасе, но что-то коротко блеснуло в лунном свете, меч упал
на пол, его рукоять еще стискивали пальцы. Нападавший страшно крикнул,
схватился за обрубок руки с торчащей костью. Гульча отпихнула калеку, побежала
к Олегу, брезгливо держа окровавленную сабельку на вытянутой руке.
Умила кинулась во двор, Рюрик яростно насел на другого
воина, нанося быстрые тяжелые удары. Тот закрывался щитом, пятился, от щита
летели щепки, булатные накладки.
Во дворе Асмунд и Рудый дрались с целой толпой. Умила
добежала до лошадей, Гульча помогла ей взобраться, подала Игоря. Ее глаза
горели, как у дикой кошки, она все время поглядывала на Олега.
— Приведи еще коней, — крикнул ей Олег. — Я
оседлал, они в конюшне!
Гульча исчезла. Олег выдернул из потайного чехла швыряльные
ножи. Рюрик нанес последний удар, враг сполз по стене, под ним растекалась
кровавая лужа. Асмунд вертел гигантским топором, вокруг него был забор из
сверкающего булата, уже несколько человек лежали неподвижно, еще трое ползли
прочь, оставляя за собой темные дорожки крови.
Один из нападающих исчез, вернулся с коротким луком, годным
для стрельбы с коня. Быстро наложил стрелу, но тетиву натянуть не успел —
швыряльный нож вонзился сбоку в мягкую шею по рукоять. Лучник упал, никто не
заметил — он был на краю двора в темноте.
Послышался конский топот. Гульча бежала со всех ног, таща в
поводу двух оседланных коней. Бабскую одежду, которую так ненавидела, сорвала
еще в конюшне, оставшись в боевом наряде амазонки. Увидев, что схватка еще
длится, запрыгнула в седло, взвизгнула. Увидев ее на коне и с окровавленной
саблей в руке, кто-то заорал дурным голосом:
— Поляница! У них еще поляница!
Гульча налетела, держа второго коня в поводу, сшибла конями
двоих, ударив в спины. Рудый воспользовался тут же: одного молниеносно ткнул
острием в горло, другого полоснул острием по глазам. Гульче заорал, дурашливо
кривя лицо:
— На кровавой тризне! Всех напоим кровавым вином!
— Дурак, — крикнула Гульча. — Прыгай в седло!
— А подраться?
— Не валяй... самого себя!
Рудый взлетел в седло с притворным унынием:
— Уже сейчас кричишь, а что будет, когда поженимся? От
судьбы не уйдешь, Гульча... Нам просто на роду начертано. Асмунд, пробивайся к
пещернику, он кончает молиться.
Рюрик рубил уже с коня. Он рискнул оставить Умилу, бросив на
Олега яростно умоляющий взгляд, врубился в толпу, насевшую на Асмунда, яростно
засверкал мечом, рассекая шлемы, бармы. Асмунд отклеился от стены, пробежал
между Рюриком и Рудым, что, вертясь в седлах, как на горячих углях, рубили во
все стороны. Олег подставил Асмунду коня, тот кое-как вскарабкался, сопя от
натуги и хватая ртом воздух, будто гигантский сом на берегу, тут же заорал,
выкатывая глаза:
— Теперя всех порешим!
— Быстро из городища, — велел Олег. — Рудый,
вперед! Рюрик и княгиня — следом. Мы с Асмундом прикроем сзади.
— А я? — вскрикнула Гульча обиженно.
