На дорогу выметнулся вороной конь. С его удил падала желтая
пена, налитые кровью глаза были безумно вытаращены. В гриву уткнулась лицом
женщина, черные волосы развевались по ветру, тонкие руки обхватили шею жеребца.
Она была без седла, по ветру сухо лопотал подол короткой рубашки.
Олег ухватил за мелькнувший повод. Руку едва не выдернуло из
плеча, но тяжелый конь под Олегом лишь качнулся, а вороной поднялся на дыбы,
дико завизжав. Олег дернул за удила, разрывая ему рот, вороной опустил копыта,
укрощенный. Он хрипел, бока раздувались словно кузнечные мехи, от него несло
горячим потом.
Женщина испуганно подняла голову. Ее глаза округлились:
— Это ты...
— Ожидала другого? — ответил Олег медленно. —
Что случилось, Гульча?
Она в страхе оглянулась, голос ее был хриплым, губы
пересохшими:
— За мной погоня!.. Где укрыться?
— Я здесь впервые, — ответил Олег. — Но
поищем.
Он пустил коня в глубину рощи, вороного держал в поводу.
Гульча снова уткнулась лицом в гриву коня, обхватив толстую шею руками,
покрытыми грязью и царапинами.
Выбрав поляну, со всех сторон окруженную толстыми стволами,
Олег спрыгнул, снял девушку и усадил на траву.
— Сейчас разведу огонь, а ты сиди. Расскажешь потом.
— Хорошо, — прошептала она послушно.
На худой шее часто билась голубая жилка. Она закрыла лицо
грязными ладошками, всхлипнула. Олег поспешно собрал сухие ветки, принес воды
из ближнего ручья, набросал лечебных трав в котел с кипящей водой. Сбил с
березы черный нарост чагу, размельчил, добавил в кипящую воду к травам. Девушка
не двигалась, сомлела или заснула, выбившись из сил.
Олег потряс ее за плечо:
— Выпей.
Она испуганно распахнула глаза, непривычно крупные, с
огромной радужной оболочкой, темно-коричневые, как надкрылья жука-хруща,
смотрела непонимающе. Ее брови были высоко вздернуты, придавая лицу выражение
сердитого удивления:
— Что?
— Выпей. И мяса поешь. Твои друзья-журавлевцы снабдили.
Она зябко повела плечами, но отхлебнула послушно. Олег
наблюдал, как морщилась, кривилась, но мужественно вливала в ослабевшее тело
горький напиток.
— Меня хотел взять Жужунак, — объяснила
она. — Это отец моего жениха! У них жену погибшего берет брат или любой
родственник. Я воспротивилась — ведь еще не была женой его сына. И вообще не
собиралась ею становиться, если сказать всю правду... Жужунак в ярости бросил
меня в погреб. Морш, мой брат, собирался помочь, но он еще был слаб от раны. Я
сумела подкупить стража, бежала. Но в это время пошли на приступ местные
племена, вспыхнул пожар. Я спряталась в колодец, где долго слышала крики, звон
оружия. Потом в колодец начали сбрасывать трупы. Я вжималась в стены,
карабкалась по убитым. Это были одни обры, и я поняла, что их победили. Трупов
навалили столько, что ночью смогла выбраться... Они праздновали, перепились. Я
украла коня и всю ночь скакала без дороги, держа направление на север... Это
были не журавлевцы, другие! Жестокие. Они убивали всех.
Олег промолчал, глаза его были печальными. Он помнил, что ту
крепость должны были захватить журавлевцы. Девушка жевала мясо быстро, держа
ломтик у рта обеими руками, как белка орех.
— Как ты уцелел, когда горело капище? — вдруг
спросила она. — Тебе помогают боги?
— Я не остался в храме, — объяснил он
нехотя. — Сразу выскочил с другой стороны, укрылся в кустах. А дальше
подоспели журавлевцы.
— Ты их дразнил нарочно, — сказала она
убежденно. — Так яростно кричал про святыни, осквернение!.. Изображал
бешенство, но внутри был холоден, как замороженная лягушка. Мы, женщины, такое
чувствуем.
Олег пожал плечами:
— Не преувеличивай. Я сам волхв, пещерник. Мне больно
осквернение любой святыни. Даже чужой.
Она смотрела недоверчиво. Ее плечи вздрагивали, Олег укрыл
ее плащом, сам лег по другую сторону костра. Конь звучно хрустел листьями,
прядал ушами. Не фыркал, что значило бы приближение других коней. Стемнело, в
темном небе загорелись звезды. Ночью в лесу не ходят даже бывалые охотники.
Он дремал, когда рядом зашуршало. Гульча подползла,
прижалась к спине. Олег не двигался, выжидал. Она пошевелила плечами, прижалась
теснее, ее ледяные руки скользнули ему под рубашку.
— В этом нет нужды, сказал он негромко. — Я все
равно помогу, чем смогу.
— Я озябла, — ответила она сердитым
шепотом. — И мне страшно!
Он повернулся, обнял. Она замерла, ее сердце стучало
часто-часто. Судорожно вздохнула. Олег не двигался. Она выждала, осторожно
повернула голову, ее глаз странно блеснул в темноте:
— Что-то не так?
— Тебе теплее? — сказал он.
— Да, но недостаточно.
Он усмехнулся в темноте, молча подышал ей в ухо, коснулся
губами мочки. Ухо сразу, налилось горячей кровью. Олег начал дышать мерно,
глубоко, согревая ухо теплым дыханием. С каждой минутой ее тело расслаблялось,
напряжение уходило. В какой-то момент она вздрогнула, он уже видел, как она
начинает выползать из его рук, как змея из кожи, подставляя его губам тонкие
косточки ключиц, ложбинку между грудями, сами груди — девичьи, тугие, круглые,
как большие яблоки, с твердыми сосками. Он держал ее крепко, дышал также
усыпляюще, ровно, мерно, согревал теплом и дыханием, и она расслабилась
целиком, вскоре он услышал ее спокойное дыхание. Во сне ее брови так и остались
удивленно вскинутыми, на лице застыло обиженное выражение.
Олег укрыл ее потеплее, сел по ту сторону костра. Было тихо,
лишь потрескивали сучья, чуть слышно шелестели верхушки деревьев. Спросонья
крикнула птица, словно увидела во сне хищную виверицу или злого ястреба, и
снова все затихло.
На рассвете он осмотрел всех трех коней, вороного снова
напоил отваром из трав и кореньев. Когда девушка очнулась от сна, на спине
вороного красовалась оленья шкура, прихваченная самодельными подпругами из
ремней. К подпругам присобачил стремена. Олег деловито мешал ложкой в маленьком
котле, огонь уже догорал, от багровых углей шел сухой жар.
— Что снилось? — спросил он равнодушно. — Сны
бывают вещие. Кстати, померяй чуни.
Ее рука наткнулась на сапожки из оленьей кожи. На подошве
шкура была сложена втрое, на каблуке — впятеро.
— Когда же ты успел? — вскрикнула она. — Не
спал?
Сапожки пришлись точно по ноге. Она прошлась вокруг костра,
от сапожек веяла странная защищенность, как от могучего варвара с печальными
глазами.
— Мужчина спит четыре часа — ответил он, — женщина
— шесть, ребенок — восемь, дурак — десять.
— Но ты не спал и четырех!
— Я пещерник, — ответил он просто.
