Олег смолчал, хотя и не знал, как можно мерить в шагах до
летящих в небе уток. Они с Гульчей сели на коней, медленно поехали вниз по
дороге. Парни взяли под уздцы других коней, лишь Тверд шел в стороне, угрюмо
зыркал из-под мохнатых бровей. Его широкие ладони не удалялись от рукояти меча.
На околице их встретила визжащая детвора. В сторону
пришельцев сразу полетели камни, палки. Тверд зарычал, как разъяренный медведь,
детвора с ликующими воплями разбежалась. Лохматые лютые псы бросались с
ворчанием, норовили стащить чужаков с коней. Олег дважды саданул одного
каблуком прямо в пасть, Гульча поджала ноги к седлу. Тверд шагал насмешливый,
злые искры блестели в черных глазах. Крупный пес, распалившись, ухватил его за
мокрый край душегрейки. Тверд выругался, молниеносно цапнул пса снизу за
челюсть, блеснул нож, и пес рухнул на дорогу с перерезанным горлом.
Псы разом попятились, вдруг так же одновременно набросились
на смертельно раненного сотоварища. Полетели клочья, раздался визг. Тверд криво
ухмыльнулся, сунув нож в деревянные ножны, даже не стерев кровь.
Когда вступили на улицу, из домов первыми высыпали женщины.
Мужики держались спокойнее, но кое-кто держал в руке топор.
Дома тянулись, сменялись пристройками, сараями, кузнями.
Олег видел, что их ведут к массивному дому. Бревна в стенах высохли и
почернели, в окнах блестели тонкие железные прутья. Крыша была не соломенная,
не гонтовая — из бревен в два наката. На толстой двери торчали массивные петли
из железа, в них было заложено полено размером с доброе бревно.
Тверд объяснил зычно с той же насмешкой в голосе:
— Пойманных медведей держим. До праздника, потом под
топоры...
— Долго нам здесь? — спросил Олег.
— Вождь со старейшинами пируют в соседней веси.
Вернутся, решат.
Олег покосился на Гульчу — она не поняла зловещего оттенка в
словах Тверда и двойного смысла слова «решат».
Парни увели коней, Тверд грубо дернул ножи с пояса Олега,
отобрал кинжал Гульчи, и двери за ним захлопнулись. Оба остались в огромной
комнате, свет проникал из двух забранных железными прутьями окон. Стены были
бревенчатые, между щелей свисали лохмы почерневшего мха.
— Нам повезло, — сказал Олег с кривой
усмешкой. — Зимой было бы зябко. Печи нет. Впрочем, зачем медведям?
Гульча побегала по комнате, ощупывая стены, повернулась.
Лицо ее было белое от страха:
— Мы пленники?
Олег прислушался. По ту сторону двери все еще пыхтели,
вкладывая засов в чересчур узкие петли. Затем шаги удалились.
— Мы чужаки, — объяснил Олег мирно. — Не
бойся! Сейчас еще ничего. Будет намного хуже.
Успокоив таким образом, он снял мокрую одежду, развесил на
колышках, торчащих в стене. Гульча с глазами, полными слез, забилась в угол.
Олег подпрыгнул, ухватился за край окна, долго висел на согнутых руках, что-то
обозревал через решетку.
Гульча наконец повернула голову, смотрела, поражаясь,
сколько же провисит, — не паук, человеку столько не дано. Пещерник долго
не двигался, лишь однажды почесал босыми пятками одна другую — сапоги сохли в углу.
Вдруг сказал довольно:
— Еду несут... Ого, здесь живут терпимо. Еще как
терпимо!
Он спрыгнул, уселся рядом с Гульчей. Засов заскрипел, дверь
распахнулась. Сперва блеснули острия рогатин с широкими наконечниками, затем
через порог шагнул молодой парнишка. Толкаясь в дверях, ввалились еще двое
отроков — тащили стол, две лавки, корзинки с едой. Двери загородили трое
мужиков, поперек себя шире, угрожающе сжимали в руках дротики и топоры.
Отроки, блестя глазами и посапывая, выкладывали на стол
жареных птиц, каравай хлеба, заднюю часть кабана, лепешки с лесными ягодами,
два глиняных глечика — даже Гульча ощутила сильный запах старого меда.
Один отрок, засмотревшись на Гульчу с ее дикой красотой,
едва не уронил медовые соты — подхватил другой. От двери раздался рык, отрок
спешно выгрузил вареную рыбу в широких листьях, убежал, не смея поднять глаз.
Дверь с грохотом захлопнулась, снова загремел засов,
послышались пыхтение, ругань. Олег довольно потер ладони:
— Неплохо живут. Что за народ, интересно?
Гульча, воспрянув духом — если так кормят, то не убьют
сразу, — сказала язвительно:
— Ты, конечно, есть не станешь? Пещерники ведь одними
акридами...
— Медом и акридами, — поправил Олег.
— Вот-вот!
Олег с хрустом отломил кабанью ногу, с наслаждением вдохнул
запах жареного мяса, сдобренного ароматными травами, буркнул:
— Мало ли чего ты слышала... Но если настаиваешь,
будешь всю дорогу ловить мне акрид, женщина.
Когда они отвалились от стола, отдуваясь и глядя друг на
друга осоловело, Гульча сказала с облегчением:
— Богато живут.
— Богатство человека портит, — сказал он
наставительно.
— Перестань быть пещерником хоть сейчас!
Он промолчал, делая вид, что не понял прозрачного намека.
Зато понял, судя по внешнему облику своих тюремщиков, что попали к тиверцам. К
тем самым, которые едва ли не первыми вышли из Леса, отделившись от невров.
Тивер со своим родом так и остался жить возле Леса, новые веси пошли одна от
другой часто — через полверсты-версту, все такие же махонькие, как встарь,
когда кормились охотой. Землю пахали теперь, как поляне, огороды завели подобно
дулебам, но и лесное дело не забывали — промышляли охотой, когда в поле
завершались работы. Били зверя, рубили деревья — на коромысла, ведра, ушаты,
кадки. Поляне быстро наловчились драть лыко и обулись в лапти, но тиверцы, судя
по увиденному, по-прежнему в сапогах: мужики в дубленых, бабы — в мягких,
расшитых бисером. Лапти, правда, есть в каждой хате — старик, что с печи не
слезает, плетет от скуки, на себя меряет: в гроб принято ложиться в белой
рубахе и новых лаптях.
Не растеряв связи с Лесом, тиверцы остались такими же
надежными охотниками и бойцами, как и их прародители — невры. Да и в кости
пошире, ростом выше соседних дулебов, древлян, борщаков, тем более — дрягвы.
Лишь поляне вровень, но поляне кротки аки голуби, а тиверцы всегда готовы к
драке, даже дети носятся обвешанные ножами, белок и зайцев бьют настоящими
стрелами. Когда не удается задраться с соседом, тиверцы со скуки бьются друг с
другом, идут стенка на стенку, весь на весь, конец деревни на другой, а то и
правая сторона улицы на левую.
Олег не успел рассказать Гульче о тиверцах все, что понял,
глядя из окна, и что знал раньше, как дверь распахнулась, в комнату хлынул
яркий солнечный свет. Знакомый голос Тверда гаркнул:
— Эй, странники! Выходь на солнышко.
На утоптанной площади лужи от недавнего дождика исчезли под
ногами гудящей толпы — воинов с мечами, саблями, копьями, палицами. За их
спинами теснились мужики попроще, но и у них на поясах висели ножи и короткие
мечи, которые Олег все еще звал по старой привычке акинаками. И молодые парни.
И бабы.
