Глава 6
Посреди площади сидели на широкой скамье пятеро крупных
крепких мужиков. Скамья не простая: блистает яркими красками, дубовая резная
спинка расписана стрелами Перуна, колесами с шестью спицами — так всегда
изображают Рода, — крылатыми конями, грифонами, полканами.
Заглавным сидел медведистый мужик, борода и волосы — серые,
цвета старого серебра, такие же волосы курчавились и на широкой груди; рубаха
распахнута до пупа, как у молодого парубка, глаза навыкате, разбойничьи,
налитые кровью белки с поволокою — мутные после гулянки. Справа и слева
старейшины под стать вождю — под мостом сидеть бы с кистенем, грабить, а не
решать судьбы племени. Впрочем, может быть, и промышляют. Не ради прибыли —
добротно живут — ради озорства, удали.
— Подойди, святой пещерник, — велел вождь зычным
голосом.
Олег смиренно остановился в трех шагах, опустив голову.
Вождь разглядывал в упор, за спиной Олега слышались смешки, перешептывания.
Один из старейшин тяжело поднялся, со знающим видом ощупал обереги на шее
Олега. У него самого болтались обереги из камня и дерева — попроще. Гульча
держалась позади Олега, вызывающе встречала откровенные раздевающие взгляды
молодых парней.
— Кто ты и откель будешь?
— Меня зовут Олег, я жил в пещере. Пришли обры,
надругались, испакостили святое место... Бреду на север. Говорят, там места
тихие, годные для раздумий, совета с богами и своим сердцем. А это бедная
девушка, которая...
— Про нее помолчи, — прервал вождь. Голос был
зычный, не голос — рев. — Сама ответит. Мы не древляне — пса выслушаем,
ежели заговорит!
В толпе с готовностью заржали здоровые молодые голоса. Не из
угодливости, как сразу заметил Олег, просто всех распирает здоровье — крупные,
налитые сытостью, нерастраченной силой. Даже девки одна в одну: дай дубины —
погонят обров вместе с дулебами, не разбирая...
— Я Гульча, — сказала девушка звонким
голосом. — И я...
Вождь прервал, глаза полезли на лоб:
— Нешто я тебя спрашивал? Заткнись, баба. А то найду,
чем заткнуть. У нас таких не жалуют. Я рек про пса, но нашего пса. А с чужими у
нас разговор короток!
Он оценивающе рассматривал ее из-под кустистых бровей.
Гульча покраснела от негодования. Старейшины негромко переговаривались — их
наглые глаза уже раздели ее и снова неторопливо одели, измерили вдоль и
поперек, оценили в гривнах и беличьих хвостах, теперь все четверо зевали,
зыркали на длинный, угрюмый сарай. Когда потянуло ветерком, Олег уловил сильный
запах браги.
— Ладно, — сказал вдруг вождь. Он звучно хлопнул
ладонью по широкой коленке. — Поляне горазды языки чесать, а у настоящих
мужиков разговор короток. Бог велел быть милостивым к сирым и слабым. Это нам
любо, мы ж сами такого бога выбирали! Эй, хлопцы, соберите две седельные сумки.
Кони накормлены, напоены? Отборного овса мешок в дорогу! Еды и питья — на
неделю. Что еще?.. Ага, святому пещернику надо новый плащ, старый поклевали
птицы с железными клювами. Бери-бери, вон опять туча с востока!
Олег молча поклонился. Старейшины с облегчением поднимались
с лавки, без всякого почтения опередив вождя. Гульча воскликнула, приложив
ладони к сердцу:
— Спасибо! Ты щедрый и великодушный. Мы будем молиться
о твоем здравии!
Вождь поднялся, лавка под ним с облегчением выпрямилась. Он
был одного роста с Олегом, но массивнее, тяжелее. От Гульчи отмахнулся:
— Умолкни, баба! Своему здоровью я сам хозяин — боги
причем?.. Ты остаешься. Святому пещернику поднадоела, разумеешь? Мы, мужики, по
глазам понимаем друг дружку.
Гульча задохнулась, словно ее ткнули под дых.
Остановившимися глазами, вытаращенными как у совенка, смотрела на Олега. Толпа
раздалась, отрок протискивался с двумя конями — вороным и белым. На белом
спесиво красовалось новенькое седло, расшитое серебром, так же грузно свисали
седельные сумки. По обе стороны седла были приторочены двуручный меч, колчан со
стрелами, пластинчатый лук, короткое копье. Вороной шел без седла, нес
объемистые мешки с овсом, едой, там же болтался котел.
— Это мой конь! — взвизгнула Гульча. — Не
отдам! Ни пещернику, ни вам, противные рожи!
Вождь прогудел одобрительно:
— Сильная женщина!.. Сам бы взял, так женки бороду
выдерут.
Из толпы, без нужды распихивая народ, выдвинулся молодой
румяный парень:
— Вождь, дозволь слово молвить! Я возьму.
Вождь оценивающе оглядел Гульчу с головы до ног:
— В жены?.. А что скажет наш волхв?
— В жены не даст, — заторопился парень, — а в
рабыни можно... Помнишь, я два раза ходил на умыкание? В первый раз отдал
Гордею, у него женка перекинулась, в другой раз утопил, когда боги возжелали
жертву...
В толпе сочувствующе загудели. Вождь вскинул руку, похожую
на бревно:
— Сам знаю, Масляк старался для отечества. Надо и его
уважить, раз он свое, можно сказать уже кровное, отдал. Даже не попробовал.
Надо и его уважить! Община держится справедливостью! Наша — в особенности. Бери
ее всю, Масляк.
Парень шагнул к Гульче, рот растянулся до ушей. Он был
дебелый, краснощекий, но не краснорожий, с широкой грудью и длинными работящими
руками. На вздутых ладонях желтели крупные, как орехи, мозоли от плотницкого
топора — от боевого вспухают лишь водянки. Гульча отступила, вскрикнула в
ужасе:
— Не пойду!.. Олег, не отдавай!
Олег сказал убеждающе:
— Останься. Племя здесь крепкое, богатое. Люди —
надежные, смелые. И парень тебя хороший берет, я вижу.
Отрок застенчиво передал ему повод, и Олег приготовился вскочить
в седло. Сзади раздался отчаянный женский крик — Масляк, глупо улыбаясь, тащил
за собой Гульчу. Ее хрупкие пальцы утонули в его огромной ладони. Она
упиралась, подошвы вспахивали каблучками утоптанную землю, оставляя мокрые
полосы.
— Олег! — кричала она отчаянно. — Не отдавай!
Ты не просто оставил меня, как грозился, а отдал в рабыни! В рабыни!
Олег постоял, держа ладони на прогретом солнцем седле. У
славян нет жуткого рабства, как у восточных народов, рабы живут той же жизнью,
что и все в племени, через год-два они уже полноправные члены общины, а их дети
могут стать племенными вождями и походными князьями...
Он вздохнул, с усилием повернулся к вождю, старейшинам:
— Отпустите ее со мной.
Голос прорезал гомон, как острый меч рассекает тонкие ветки.
Масляк остановился, с недоумением смотрел на пещерника. Гульча отчаянно
дергалась, выдирала руку, но Масляк стоял, словно врытый в землю столб, и не
замечал, что с ним дерутся.
Вождь повел налитыми кровью глазами. Хриплый голос был
скорее удивленным, чем сердитым:
— Я отдал Масляку... Но святых пещерников надо чтить —
так завещано. Хочешь взять ее для своих нужд, возьми! Если Масляк отдаст,
теперь он хозяин.
