Тихим голосом он сказал Слово, и на краешке бересты
вспыхнула искорка, взвился дымок. Олег положил сверху тонких щепочек, подул, и
красное пламя жадно охватило новую добычу.
Когда раскрасневшаяся Гульча подошла к костру, на треноге
уже кипел котел, поднимался вкусный ароматный пар. Пещерник помешивал длинной
ложкой, зачерпывал, отхлебывал, добавлял щепотки трав, корешков. Медом и
акридами, подумала Гульча мстительно. Пещерник! Такого бугая теми акридами
кормить, которые желуди жрут.
Очаровательно улыбаясь, девушка подсела к огню. Олег остро
взглянул ей в глаза, снял котел с огня. Гульча вытащила из за голенища ложку,
подумала твердо, что сегодня она обязательно затащит этого угрюмого пещерника в
постель. Цветы пахнут одуряюще, воздух неподвижен, на смену дневным цветам
раскрылись ночные, а их запах еще гущеколдовской, сумасшедший...
Она сама постелила турью шкуру, сложила веточки ближе, чтобы
в случае нужды бросать в огонь лежа. Пещерник некоторое время молился своим
языческим богам, повернувшись на восток, лицо его было печальным. Гульча
мгновенно прониклась жалостью, поклялась себе быть с ним нежной и послушной он
так много страдал, судя по его печальным глазам, возможно, даже из за женщин.
Она докажет ему, что не все женщины такие, что даже если его обманывали много
раз, то все равно не надо зарекаться. Ведь вера язычников ничего подобного не
запрещает...
Олег неслышно опустился рядом с нею, лег навзничь, забросил
могучие руки за голову. Он не накрылся, и Гульча завороженно засмотрелась на
божью коровку, что бежала, часто перебирая лапками, по его мощной груди,
застревая в густых волосах. У нее была красная спинка с черными точками.
Коровка трижды меняла направление, останавливалась, терла щеточки на голове.
Гульча извертелась, дважды приподнимала голову, намереваясь как бы во сне
положить ее на грудь пещернику, но проклятое насекомое не убиралось, а Гульча
не была уверена, что пещерник не возмутится, если она прибьет букашку. На
Востоке пещерники и вовсе метут перед собой землю вениками, чтобы не раздавить
какого нибудь жучка...
Олег начал проваливаться в сон, как вдруг ощутил чужое
присутствие. Чье-то сознание недоброе, враждебное искало его, пыталось
определить его стоянку. Он вздрогнул, напрягся, сбрасывая усталое расслабление,
и чужое сознание отпрянуло, ударившись о незримый забор, но тут же возобновило
натиск, уже откровенно ощупывая его мозг, пытаясь сжать в незримом кулаке его
сердце.
Он с трудом поднялся на колени, хватая ртом воздух. Сердце
стучало бешено, испуганно. На фоне неба мелькнуло бледное лицо Гульчи. Это не
Семеро Тайных. Их прикосновение светлое, легкое. Сейчас чувствовалось свирепое
Злонещадное, сильное!
Встревоженный голос Гульчачак прорвался сквозь стену:
— Что то случилось?.. Ты слишком возбужденный какой
то... Прими это легче. У тебя был большой перерыв, но не волнуйся, все будет
хорошо...
— Да да, хорошо, — ответил он сипло, горло
повиновалось с трудом.
— Я все сделаю, чтобы тебе было хорошо...
— Все?.. Поднимайся, быстро!
Она с готовностью вскочила стройная, юная, красные лучи
заходящего солнца ярко осветили ее нагую фигурку, широко распахнутые в ожидании
глаза. Пухлые губы зовуще приоткрылись.
— Быстро на коня, — велел Олег хрипло. Его шатало,
он чувствовал, что его глаза пучит, а лицо само собой перекашивается в гримасе.
Она удивилась, но послушно бросилась к пасущимся неподалеку
коням, вспрыгнула на своего вороного. Обернувшись, смотрела удивленными
глазами, но покорно молчала.
Олег сгреб пожитки, вылил остатки еды, сунул котел в мешок.
Не было сил затоптать костер, и он выплеснул на багровые угли обе баклажки
воды. Зашипело, взвился белый пар.
Он забросил мешок на запасного коня, спросил Гульчу:
— Так и поедешь? Голой?
В темных зрачках девушки вспыхнула зеленая искорка:
— Ты хочешь... чтобы мы сейчас уехали?
— А чего ж тогда ты на коне?
Она помолчала, ответила тихо:
— Я думала, ты знаешь...
Когда она, одетая и застегнутая на все пряжки, снова
запрыгнула на вороного, Олег сразу пустил коня в галоп. Сумерки опускались
быстро, от деревьев побежали угольно-черные тени, подминая и пожирая траву и
кусты, но до наступления полной тьмы он изо всех сил старался убраться как можно
дальше от опасного места.
Гульча спросила глухо, не поворачивая к нему головы:
— Что случилось? Что за нелепая борьба с самим собой?
— Я неверно зажег костер, — ответил Олег.
Она покосилась на него, лицо пещерника было решительным. Ее
начал захлестывать гнев, она проговорила с трудом:
— Ты снялся со стоянки... из-за неверно выполненного
ритуала?
— Я пещерник, — напомнил он. — Для меня это
важно.
Они неслись в наступающую ночь. Олег чувствовал холод в
сердце. Его знобило. Расплата за лень! Разжег бы костер ударом кремня, спал бы
спокойно. А призвал на помощь магию — его услышали все волхвы на сотни верст, а
сильнейшие из них — и на краю света. Сейчас все, владеющие магией, знают, где
он находится! В том числе и те, кто люто ненавидит его, кто следит за ним.
Странно! Он был уверен, что врагов у него не осталось.
Глава 8
Уже в полной тьме, когда они скакали под ночными звездами, а
лунный свет серебрил высокую траву, Олег увидел вырастающую темную стену,
сказал напряженно:
— Туда, к деревьям! Переночуем под ветками.
— Боишься, что на тебя упадет черепаха, как на
Сократа? — спросила Гульчачак язвительно.
Он промолчал, и она подумала, устыдившись, что варвар не
может знать этого славного имени.
Спешившись на опушке, Олег ввел коней под раскидистые ветви
дуба, что рос в сотне шагов от опушки, расседлал, привязал к мордам торбы с
овсом. Гульча уже без понуканий собрала в потемках хворост, всякий раз поднимая
визг, когда пальцы в темноте хватали вместо гладкого сучка скользкую лягушку.
Олег разжег огонь двумя могучими ударами кресала по огниву. Когда костер
разгорелся, они долго сидели бок о бок, глядя в меняющееся пламя.
— Ты волхв, ставший пещерником, — медленно сказала
Гульча. — Такие волхвы достигают великой мощи, мне говорил брат.
Она впервые после бегства из горящего града обров упомянула
брата. Олег поморщился:
— Одни достигают, другие нет... В любом случае, подлое
дело — быть волхвом.
Она смотрела с удивлением. Олег сказал терпеливо:
— Человек ценит свободу. Идет на любые муки, даже сам
уходит из жизни, но добровольно не идет в рабство. Волховство, магия,
чародейство — рабство худшего свойства: рабство духа. Чудеса совершаются по
воле богов, а сами волхвы не знают, как и почему. Любые обряды становятся
унизительными, если смысла не знаешь, а повторять надо. Совестливые уходят
сразу. Другие держатся подольше. Я сам, к стыду своему, продержался долго...
