Говард хрипел от боли. Олег заламывал руку, пальцы другой
играли на горле купца, как на сопилке, из горла вырывались хриплые звуки.
— Гульча, иди сюда, — велел Олег зло на языке
обров. — Скорее, дура!
Она остолбенело посмотрела на него, на стражей, наконец
решилась сдвинуться, но ближайший из стражей бросился к ней: знал обринский или
догадался — схватил ее раньше, чем дотянулся Олег, рывком швырнул обратно через
всю комнату. Другой подхватил с пола, заломил руки, приставил нож к горлу.
Все застыло, было слышно далекий скрип колодезного журавля.
Страж тряхнул Гульчу, налитые кровью глаза люто смотрели поверх купца на Олега:
— Зарезать?
Олег заломил руку Говарду сильнее. Суставы трещали, кости
были тонкие, как у птицы. Говард застонал.
— Он тоже умрет, — предупредил Олег.
Страж крепко держал Гульчу, лезвие ножа было прижато к
горлу, ее округлившиеся глаза смотрели на Олега.
Говард прохрипел:
— Я стар... Убей меня. Вотан примет меня в Вальгалле...
Олег сдавил горло, чувствуя его хрупкость, сказал с яростью:
— Вели отпустить ее.
— Не... нет, — прохрипел Говард. — Убьешь
меня, убьют ее... Потешатся сперва... Изрежут на куски, эти парни были на
Востоке, знают всякие... Я тебя знаю, ты не возьмешь на душу такое...
Олег заколебался. Глаза Гульчи были огромные, испуганные.
Страж оскалил зубы. Упругая кожа натянулась под лезвием сильнее. Еще чуть —
порежет горло, толстую вену с кровью...
— Отпусти, — прохрипел Говард. — Ты
проиграл...
Олег убрал пальцы с его горла, толчком послал старика от
себя. Второй страж подхватил Говарда, не дал упасть. Первый держал Гульчу, нож
был по-прежнему на ее горле. Говард медленно выпрямился, пощупал пальцами
дряблую кожу на кадыке. Его замутившиеся было глаза медленно наливались злобой,
желчью:
— Думаешь, проиграл в силе, но победил там, наверху?..
Живем однако здесь, а не наверху... Ты увидишь, что это важнее, когда на твоих
глазах будет умирать эта женщина... А умирать она будет долго... И кричать
будет, не переставая...
Страж по его знаку убрал нож с горла Гульчи, быстро потащил
ее к боковой двери. Олег кинулся следом, споткнулся об умело подставленную
ногу. Упал, перекатился через голову, вскочил... Что-то тяжелое обрушилось на
затылок. Он вскинул руки, не успел ухватиться за ушибленное место, ноги
подломились, навстречу кинулись свежевыструганные доски пола...
Его руки и голова волочились. Он несколько раз ударился
затылком о ступени и понял, что без чувств был недолго. Где-то слышался крик
Гульчи, а его все тащили за ноги — во всем теле были острая боль и слабость.
Он снова ударился затылком, перед глазами вспыхнули белые
искры. Согнув ноги, резко оттолкнулся. Хватка на правой ноге ослабела, он
ударил обеими, чувствуя ступени под спиной, — оттолкнулся лопатками,
вскочил... B глазах от слабости плыли цветные пятна, ощутил жестокие удары,
начал отбиваться, то падая на колени, то поднимаясь.
Они дрались на лестнице, снизу тянуло могильным холодом. В
глазах был красный туман. Олег торопливо смахнул со лба плывущую кровь, но в
тот же миг сзади шарахнули по голове. Упал, с разбега врезавшись лбом в стену.
Падая, захватил чью-тo руку, услышал крик и хруст, удар локтем, подмял другого,
но в голове гремело, словно там ревел водопад, крики слышал как сквозь стену,
потом все расплылось, и он полетел в черноту...
Сперва Олег начал ощущать лютый холод во всем теле. Он лежал
на холодной сырой земле, а очнулся от боли, ибо старался поджать от холода
ноги. Голова раскалывалась от боли, в затылок вбивали горячие гвозди. Острые
приступы боли накатывали волнами, он застыл, боясь шевелиться.
— Олег, — послышался над ним тихий голос, в
котором было безмерное удивление, — ты... жив?
Он заставил себя открыть глаза, чувствуя боль даже при таком
усилии. Вокруг — темнота, и он не знал: то ли ему выбили глаза, то ли лицо
настолько распухло, что вместо глаз — щели, то ли бросили в темный подвал.
Рядом тихо вздрогнули, по его груди легонько скользнули кончики нежных пальцев.
— Что делали с тобой? — прохрипел он.
— Пока ничего, — ответила она торопливо, — но
что сделали с тобой...
Ему показалось, что услышал всхлип, но в голове шумело, как
на днепровских порогах. С великим усилием подтянул ноги, перекашиваясь от нечеловеческих
усилий, начал ощупывать свое лицо, шею, грудь. Кости были вроде бы целы, только
в груди при вздохах остро колет. Переломали ребра? Лицо покрыто коркой крови:
хрустит, осыпается — значит, лежит долго, рана успела закрыться.
— Давно мы здесь? — прошептал он.
— Не знаю, день еще или ночь. Тебя били лежачего!
Ногами, дубинами. Говард ухватил кочергу и бил ею, пока весь не забрызгался
кровью. Нет, пока не стал задыхаться от усталости — кровью он забрызгался
раньше. Я надеялась, что он умрет... Потом тебя зашвырнули в этот подвал. Они
думают, что уже умер.
— И Говард... так думает?
— Он сказал, что мне полезно посидеть с трупом.
Приготовиться. К чeму, не сказал.
Олег с трудом перевернулся, встал на четвереньки. В глазах
плыли огоньки, в затылке вспыхнула острейшая боль. Он упал лицом в грязь —
холодная земля немного охлаждала избитое тело и смиряла боль, на четвереньках
обполз подвал, натыкаясь на заплесневевшие бревна. Нащупал нишу в стене —
толстый мох, плесень. Пахнет кислым, судя по запаху, здесь стояли бочки с
огурцами и капустой.
Он сцепил зубы, кое-как поднялся на ноги, цепляясь за стену.
Пальцы скользили по плесени, бревна шли как огромные слизни — холодные,
скользкие. Если и была лестница, то убрали, других ступеней нет, а ляда под
самым потолком — не дотянуться.
Одежда в лохмотьях, саднящими пальцами ощупал карманы,
чувствуя, как тяжело сгибаются суставы. Пусто, вытряхнули все — умельцы
наемники.
— Здесь ничего нет, кроме грязи, — сказала она
где-то близко в темноте.
— Да, одна грязь... Не надо было тащить тебя сюда.
Он пробовал рыть голыми руками землю — не мог бесцельно
ждать смерти, но сразу обессилел, тяжело сполз по стене на землю. Так они
сидели в тишине, Гульча прижалась к нему плечом, и Олег чувствовал, как она
мелко-мелко дрожит.
Внезапно он увидел полоску света на своих ногах. Вскинул
голову, охнул, в потолке наметилась щель. Оттуда сыпались сухая грязь,
древесная труха. Затем яркий сноп света упал вниз, а наверху затопали ноги.
Олег упал в грязь, разбросал руки.
Сверху опустилась добротная лестница, сколоченная из толстых
жердей, покачалась, нащупывая дно, концы с чмоканьем уперлись в мокрую землю.
Перекладинки заскрипели, сверху показались ноги, обутые в грубые сапоги с
толстой подошвой. Страж остановился на последней ступеньке, осмотрелся, хищно
улыбнулся. Женщина вжалась в угол — маленькая, с синяком под глазом и диким
ужасом на лице. Мужчина, который называл себя пещерником, лежал в грязи лицом
вниз, неестественно вывернув руки, а пальцы впивались в мокрую землю, словно в
последнем предсмертном усилии он пытался ползти.