Свернули в заулок, сразу пахнуло кожами, а в следующем
проулке Олег с удовольствием потянул ноздрями аромат свежеиспеченного хлеба. На
их глазах работники выгружали свежие крендели, медовые пряники, пышные караваи,
куличи... Гульча проводила телегу затуманившимся взглядом, непроизвольно сглотнула.
— Следующую надо объехать стороной, — предложил
Олег озабоченно. — Торговые ряды!
— Так это ж самое интересное! — воскликнула
Гульча.
— Все-таки ты женщина, — удивился Олег. — Я
уже засомневался было... Надо спешить, а через торговые ряды нахрапом не проскочишь.
Если сам не растрясешь калиту на безделушки, — то ворье срежет.
Он послал коня в кривой проулок, настолько узкий, что Гульча
терлась сапогом о каменную стену дома. Из одного окна высунулась лохматая
голова, огромные волосатые ручищи ожидающе уперлись в подоконник. Гульча
придержала опасливо коня, а когда Олег проехал, пустила коня следом. Едва конь
поравнялся с окном, где таращил глаза лохматый, Гульча положила ладонь на
рукоять кинжала, взглянула надменно и поехала мимо. Парень в изумлении разинул
рот:
— Гляди, поляница!.. Может, заедешь? Я Васька Буслаев.
Меня каждая собака знает.
— Я не собака, — ответила Гульча холодно.
Спина ее напряглась. Казалось, что рыжий детина с озорными
глазами вытянет огромные ручищи, цапнет сзади и утащит к себе через окно. Нет,
не посмел...
Проезжали мимо домов деревянных, как у дулебов, глиняных,
как у тиверцев, немало домов было из гранитных глыб, серых от грязи, но
блистающих яркими красками на изломах. Ворота усадеб настежь, челядь мечется,
бабы гремят ведрами, гридни водят взмыленных коней по двору, на расписных
крылечках толпится народ...
Встречные провожали их глазами, но к стенам домов пугливо не
жались. Гульча тоже рассматривала их во все глаза. Вид у новгородцев удалой,
сорочки расстегнуты, а у кого вместо сорочки рубашка, но и та расшита цветами,
а рукава закатаны выше локтей: мол, хоть мастеровой, хоть боярин, каждый готов
к тяжкой работе и лихой драке.
— Что за племя здесь? — спросила она прямо в
спину.
— Ильменские словене положили начало... Потом сюда стянулся,
как в Рим, всякий народ и народец. Есть юродивые, есть тати, душегубы, купцы,
умелые работники, мастера, есть русичи.
— А почему преступников так много?
Олег ответил, смеясь:
— Новгород принимает всех. Надо только успеть добежать
до городских ворот. Теперь они там, внутри города. Новгород никого не выдает.
Потому здесь так... неспокойно.
— Это ужасно!
— Да?.. Тати постарели, обзавелись семьями, детей учат
жить по правде. Чем мать шлюха, тем строже держит дочерей... Я люблю этот
город. Здесь даже князей, пусть самых могучих, нанимают со стороны, как любых
работников: плотников или гробовщиков. Устанавливают харч, плату. Если князь
ленится или начинает заноситься — я-де князь, а вы простые горожане — изгоняют
вместе с его русинами. Еще и по шее накостыляют...
Гульча пустила коня рядом, они поехали стремя в стремя. Олег
скалил зубы, с удовольствием посматривал по сторонам. Она спросила:
— А князья не могут захватить власть силой?
— Пробовали. Это особый город. У самого бедного, кто
ходит в тряпье, на стене хибары висит меч, топор, лук, а то и полное
снаряжение, включая булатную кольчугу. Пусть не так обучен, как дружинник, но
разбойничья кровь играет... Если сто на одного, то не выстоит и русич, верно?
Когда здесь вече проходит без драки, то и не вече, считай.
— Вон там постоялый двор, — прервала она.
Олег отмахнулся:
— Там всегда грязно... А мясо не дожаривают.
Придержал коня, огляделся, привстав в стременах, решительно
направил коня на широкую улицу. Ехали шагом — мимо часто на полном скаку
проносились всадники, народ сновал озабоченно, с хитрыми лицами, детишки
беспечно кувыркались на улице. По обе стороны проплывали хоромы — богатые,
вызывающе нарядные, с цветными стеклами. Гульча заметила, что даже мужчины
ходят в сапогах на высоком каблуке. Откуда-то доносился мерный шум, словно
тяжелые волны набегали на крутой берег.
Гульча вытянула шею, оглядываясь удивленно:
— Море близко?
— Торг, — усмехнулся Олег. — Великий
новгородский торг. Ишь, уже сюда добирается. Богатеет город! Не вздумай
покупать что-либо.
— Плохие товары?
— Отличные, но только новгородцы надуют обязательно!
— Такие жадные?
— Выручку пропьют или на баб спустят, но для
новгородцев обжулить на торге — что для тиверца победить в кулачном бою.
Улица вывела их коней на мощеную камнем площадь. Гульча
решила, что это и есть знаменитое новгородское вече, но никто не дрался, все
спешили в разные стороны — всего лишь перекресток улиц. На дальнем конце
высился терем — низ из серого камня, а второй и третий поверхи сложены из
толстых бревен. Крыша чешуйчатая из гонты, дощечки одна к одной, нарезаны
ровно, выструганы чисто, блестят, хотя небо по-северному сумрачно.
Они въехали во двор этого роскошного терема, что под стать
королю, Олег набросил повод на крюк коновязи. Гульча соскочила, охнула — после
долгой езды ноги затекли, огляделась:
— Ты здесь уже бывал?
— Отхожее место во-о-он за теми деревьями, —
объяснил Олег с готовностью, предупреждая второй вопрос. — Дальше найдешь
по запаху.
Гульча сердито сверкнула очами, но пошла быстро, а от
деревьев даже побежала.
Олег пошел через двор к терему. Возле крыльца стояла легкая
коляска, запряженная тонконогими арабскими скакунами. Повозка отделана серебром
и золотом, на двойных рессорах, а конская сбруя блестит золотыми бляшками. И
повозка, и кони — заморские, а хозяин их явно подлаживается под новгородцев:
немцы не кичатся богатством, не тычут назойливо в глаза встречным, как
хвастливые новгородцы.
Олег поднялся по широким ступеням, перехватил бегущего
стремглав молодого гридня:
— Посадник в тереме?
— В вечевой палате, — ответил гридень пугливо. Он
высвободил плечо из железных пальцев незнакомца, добавил сердито: — Он никого
не принимает! У него немецкие гости.
— Немцы подождут, — решил Олег. — Иди и скажи
посаднику, что прибыл Вещий Олег по делу неотложному.
— У него немцы! — повторил гридень, повысив голос.
— Разве они уже и здесь заняли земли?
Он отпихнул гридня, вошел через широкие сени в палату —
широкую, расписную, с резной мебелью по стенам. У дальних дверей, окованных
железом и медью, стоял враскорячку дружинник. В петлях висел пудовый замок, за
дверью хранились грамоты, договоры — их Новгород заключал с окрестными землями,
заморскими купцами, князьями и королями.
