Олег вернулся на свой камень, где вот уже несколько лет
встречал рассвет в лесу. Трава на поляне вытоптана, изломаны стебли, блестят
капли сока. По краю бродят кони: шумно срывают молодые листья с кустов, под
копытами хрустят прошлогодние сосновые шишки, расклеванные птицами. Пахнет
свежепролитой кровью, а за кустами, в глубине, уже началось осторожное
шевеление. Ветки явора закачались под налетевшими воронами. Из четырех обринов
один был еще жив, но жизнь вытекала с последними каплями крови. Он изо всех сил
терпел боль, прикидывался убитым, дабы обрадованный враг не бросился глумиться
над живым: сдирать кожу, выкалывать глаза — кромсать ножом мертвого не так
сладко. Олег чувствовал печаль и горечь. Уходит из жизни человек. Он не только
не видел настоящего мира, для которого рожден, но и своего плоского не успел
рассмотреть! Вышел из тьмы и ушел во тьму.
Вечером Олег подстрелил молодого кабанчика. Очищая собранные
мечи от застывшей крови, посмотрелся в лезвие, удивленно покрутил головой.
Изможденное лицо прямо на глазах теряет смертельную бледность, исчезли провалы
щек, на глазах округляются плечи. В который раз с великим трудом вскарабкался
почти к вершине, откуда рукой дотянуться до Настоящего, но как быстро
скатывается к подножию в простенький мир, где удар мечом или пущенная стрела
служат самым веским доказательством правоты! Уж не про него ли придумана
притча, в которой человек безуспешно тащит на вершину горы огромный камень?
Обры — воины-звери, подумал он, воскрешая старые клички. Для
них сильный как бык, храбрый как лев, лютый как волк — не слова из песни
кощюнника. Они подражают зверям, изо всех сил — на беду, довольно успешно — стараются
превратиться в зверей. Поедая убитого хищника, принимают его повадки, ибо мощь
и душа зверя обязательно переливаются в их тела. Ритуал поедания почти убитого
противника у обров привел к воинскому людоедству, как случилось во многих
племенах: голову на отрез, еще у живых противников пожирают печень, пьют кровь.
Они подражают зверям в походке, надевают шкуры, украшают
себя клыками и когтями убитых зверей. Полагают, что обладают неуязвимостью,
если впадают в бешенство в бою, отбрасывают щиты, а на противника бросаются с
неистовой яростью, с криком, воем, пеной на трясущихся губах. Это приводит в
оцепенение жителей веси, нагоняет страх на противника, если тот сам разъярен
недостаточно или не жаждет окрасить меч в крови. Но если человек не дрогнет,
выдержит первый бешеный натиск воина-зверя, что тогда?
Олег посмотрел на свои ладони, сжал и разжал пальцы. Обры —
не просто одно из племен, которое, как и другие племена, как и он сам, блуждает
в полумраке, отыскивая дорогу к свету. Обры — племя, стремящееся во тьму,
старающееся приблизиться к зверю, изо всех сил гасящее ту искру божественного
огня, которую зажег в людских душах великий Род. Значит, обры — его враги. Не
враги его народа, здесь все народы — осколки его племени, а враги его души...
Он запоздало и с некоторой досадой напомнил себе, что все
племя не может стремиться к свету, как не может стремиться и к мраку, а обры
вряд ли племя, скорее, тайное или явное воинское сообщество, братство, какие
часто встречал у разных народов. Например, хатты с железными ошейниками, что
странным образом из знака бесчестия превратились в знак чести. Олег напряженно
размышлял, но руки уже работали, умело выпарывали из убитого оленя жилы,
сдирали слизь, натягивали... Он сам удивился, как работали умело, словно он и
не провел долгие годы в уединении, безмолвии, в тягостных раздумьях об Истине.
Вскоре две новые тетивы были готовы: одна на лук, другая в
запас. Предыдущие истлели, пока он искал Истину, но не заржавел грозный
двуручный меч, когда-то назвал его Последним Криком. Он не помнил, когда пришел
обычай давать мечам имена, но уже у Таргитая был такой меч. На мече клялись,
меч был признаком свободного человека, боги вовсе не расставались с мечами.
Даже новый пророк заявил, что не мир он принес, а меч, а если у кого нет меча,
то пусть продаст плащ свой и купит меч. Но ведь еще Таргитай, ныне Сварог,
пытался перековать мечи на орала! Поторопился певец...
Олег нахмурился, раздраженно повел лопатками, поправляя меч
за спиной на перевязи. У него просто меч. Просто двуручный меч, у которого не
может быть имени, ибо он, Олег, давно не волхв, не боец, а мирный пещерник,
мучительно отыскивающий Истину!
Он дремал, привалившись спиной к стене, когда в сонных
видениях появилось бледное лицо, он услышал голос. Свой собственный голос, ибо его
душа, свободная от мирских забот, понимала, знала, еще дальше заглядывала в
грядущее. Олег не все понял из смутного видения, но в груди возникла тянущая
пустота, а в животе ощутил холод, словно проглотил кусок льда. Он падал с
рассеченной головой, на него обрушивались топоры с широкими лезвиями. Потом его
привязали веревкой к коню, потащили труп по земле — тело подпрыгивало на
выступающих корнях, камнях, оставляя клочья кровавого мяса на острых сучках
валежин... Мелькнула его пещера — обры садились на коней.
Восход солнца застал его спускающимся из леса к терему. Он
был в холщовой рубахе, на широком поясе висел Последний Крик, за плечами торчал
лук и колчан со стрелами. Лицо было темным, как грозовая туча.
Олег прокрался задами, перебегая от сарая к сараю. Открытые
места проползал, прижимаясь к земле, замирал при каждом шорохе. Шум, звон
железа и ржание коней доносились от самого высокого терема. По узкой улочке
между хатками часто проносились всадники.
Ворота терема были распахнуты, туда по двое-трое въезжали
вооруженные обры. Кони были под попонами, обры захватили тяжелые топоры, у
некоторых вдобавок к седлу были приторочены длинные копья, широкие щиты,
шестоперы и палицы, утыканные шипами. У коновязи уже грызлись и обнюхивались
четырнадцать оседланных коней.
Ворота терема отворились. Все повернулись к вышедшему на
порог тучному человеку в расшитом халате, и Олег незаметно перебежал к самим
воротам во двор. Толстый живот обрина вываливался поверх широкого шелкового
пояса, лицо блестело от жира. Во дворе затихло, всадники перестали горячить
коней, вытянули шеи.
— Воины! — крикнул толстяк неожиданно тонким
визжащим голосом. — Вчера погиб десятник Дермадуп, вы его знаете как
храброго воина. С ним остались еще четверо отважных... Убил их всех пещерник,
который живет в том лесу!
Один из всадников закричал зычным голосом, побагровев от
собственного рева:
— Откуда известно, что убил пещерник? Может быть,
восстали дулебы?
— Один из раненых сумел спастись, — объяснил
толстяк в халате. — Правда, ночью ушел в мир Большой Кобылицы... Он
рассказал все и поклялся на своем оружии.
— Которое он позорно бросил в лесу, — хмыкнул
недоверчивый воин. — Кто этот пещерник? Великий Маг?
— Колдовства не было, успокойтесь... Он убил умело,
захватив врасплох. Пещерниками становятся не только слабые да увечные. Иной раз
великие воины дают странные обеты... Разве не ушел в пустыню великий Сракотак,
победитель дракона? Ушел в расцвете сил, отказался от руки дочери падишаха и от
всего царства! Об этом поют самые трусливые из певцов, но даже они не
понимают...
