Гульча сказала рассудительно:
— Не все равно, кто владеет землями? Лишь бы человек
был хороший. Не так?
Олег долго ехал молча, не зная, как растолковать простой
вроде бы вопрос. Небо было синее, трава шелестела под копытами коней зеленая,
сочная. Мелькали разноцветные бабочки.
— Твоя одежда состоит из материи, — сказал он
наконец, — железных пряжек, кожи, веревочек, шнурков, костяных застежек.
Там и красный цвет, и желтый, и синий. Но могла бы ты ходить в сером? Не
хочешь?.. Ни один народ на свете не настолько хорош, чтобы заменить все народы
на свете, а остальные смести к китам. Или к черепахе. Даже твой народ, который
ты именуешь богоизбранным, не настолько хорош. Теряя даже малое племя,
человечество теряет что-то важное. Ты скулишь, потеряв простую пряжку, шпору от
сапог! Можно жить без них, но уютнее с ними, верно? Поверь, я положил бы жизнь,
чтобы спасти сынов Рудольфа от гибели. Я люблю его народ за его мужество, за
трудолюбие, за непривычную при их свирепости чувствительность. Но не хочу,
чтобы они по невежеству уничтожили своих братьев — беспечных славян, что пока
дерутся между собой. Славяне — удивительный народ. Если они сгинут — будет
большая потеря для всего людства.
— Выживает сильнейший, — пробормотала Гульча
угрюмо.
— Сильнейший, — печально согласился Олег, — а
хорошо бы — лучший... Всегда ли сильнейший — лучший? Да что я говорю, среди
народов нет вообще лучших и худших! Сегодня худший, завтра вдруг расцветает,
откуда и берутся герои, мыслители, поэты, музыканты, маги... Нельзя терять даже
самый малый из народов! Мы уже многих потеряли. А с ними — многие краски.
Гульча молчала до самого вечера. И даже спать легла необычно
тихо, а в его руках не вертелась, умащиваясь поудобнее, заснула сразу. Во
всяком случае лежала очень тихо.
Чем дальше продвигались, тем холоднее становились ночи. Небо
чаще было серым, низким, дул холодный ветер. Хорошо, что ночи на севере совсем
короткие, а когда миновали земли лехитов, то удивленная Гульча однажды вовсе не
дождалась ночи. Немыслимо долгий вечер незаметно перешел в раннее утро. Небо
было покрыто кровавой корочкой, потом закат тихонько сдвинулся по виднокраю,
незаметно закат стал уже не закатом, а утренней зарей. Олег объяснил:
— Заря с зарей встречаются... Середка лета!
— Ты бывал в этих краях? — спросила Гульча.
— Даже этой дорогой проезжал... Вот здесь стоял
огромный ветряк — ветряная мельница. Сюда на помол привозили зерно из трех
соседних племен.
Гульча зябко поежилась, удивилась:
— Ветряка уже нет, а ветер почему-то остался!
Олег молчал, тревожно думая о Рерике — родине Рюрика, самом
крупном городе-гавани славян на Русском море, которое звали еще Варяжским,
Руянским, Балтийским. Рерик остался ближайшей гаванью славян у границ Франкской
империи. Хедебю уже в руках датчан, Любек еще не играет важной роли, а Старград
далековат от крупных торговых путей. Так что Велиград, который чужеземцы
попросту называют Рериком по имени проживающих там рериков, известных так же
как рюрики, рароги, руяне, — лучший порт, откуда можно переправиться на
остров Буян...
— До Велиграда-Рерика легко добраться через Бардовик по
прямому пути. Кроме того, Велиград — стольный город племенного союза ободритов,
союзных франкским королям. Все же соседство с франками не защитило Велиград от
датчан: сперва требовали пошлину, затем ровно пятьдесят лет назад датский
конунг Готорик совершил первое нападение на Велиград, захватил франкских купцов
и увез на кораблях. Франкский король собирался принять ответные меры: Велиград
для франков единственные ворота для торговли с огромным славянским миром.
Правда, ободриты тогда сами годом спустя вторглись к датчанам и отомстили,
уничтожив несколько городов, но давление датчан крепнет!
На западе воротами к морю служит Старград — стольный город
славянского племени вагров. Олег часто шарил мыслью по грядущему, но почти
везде Старград уже именовался по-немецки: Олденбург. Конечно, были два потока
грядущего, где Старград оставался Старградом, более того — исконные немецкие
города были переименованы на славянский лад, а немецкое население наполовину
истреблено, но Олег то грядущее не любил и не желал его торжества: в нем сами
славяне были жестокими захватчиками.
Гульча часто делала записи старинным квадратным письмом. От
Олега не прятала, в полной уверенности, что пещерник неграмотен и уж точно не
знает ее письма. Олег не заглядывал в ее записи, заранее предполагал, что можно
написать о племенах, через земли которых проезжали, а карту самой рисовать
нелепо — проще купить у местных волхвов или христианских монахов, кое-где они
уже появились как миссионеры-просветители.
Гульча терпела, держалась, но когда они выехали к морю, была
уже измучена до крайности. Олег смотрел сочувственно, заверил, что к утру будут
в порту, а там дело лишь за короткой поездкой. Остров Буян лежит от материка
близко, рукой подать.
Рано утром они въехали в порт. Олег, не слезая с коня,
быстро оглядел корабли. Несколько драккаров, пара нефов, но в большинстве кочи,
баркасы, ладьи. Драккары быстроходнее, если боевые, а не торговые, но только
славянские ладьи позволяют вместе с грузом и людьми брать коней.
Олег пустил коня вдоль причала, высматривая подходящий
корабль. На языке викингов боевые корабли называются skeid, askr, bard, а
поморяне-славяне называли свои боевые суда не иначе как, корабл, наверное, от
слова короб. А тут как раз дозарезу нужен именно короб, дабы коней погрузить.
Бросить не жалко, деньги на покупку новых еще остались, но каждый час дорог.
Навстречу попадались люди, от них за версту несло морем:
просоленные, обветренные, походка враскачку — привычка ходить по качающейся
палубе. Кто-то из древних сказал, что люди бывают трех родов: те, кто живы,
которые мертвы и те, что находятся в море. Олег поспешно отступал, давая дорогу
крепкоплечим и дерзкоглазым морякам.
Следом за одной групкой моряков шел так же вразвалочку
низкорослый человек в сером плаще. Капюшон был надвинут на лоб, но под ним
угадывался шлем, а из-под плаща выглядывали ножны меча. Человек покачивался,
как и моряки, однако Олег насторожился — в походке было что-то нарочитое. Через
мгновение уже увидел: человек лишь подражает морякам, его же кривые ноги скорее
привычны к степному коню, чем к качающейся палубе.
Гульча что-то тараторила. Олег молча выехал из-за угла.
Моряки проходили мимо, а кривоногий вздрогнул, рука метнулась к рукояти меча,
глаза в ужасе расширились: лезвие швыряльного ножа уже хищно блестело в ладони
пещерника. Человек в капюшоне замер, видя, что Олег не двигается, медленно
двинулся вперед за моряками. Его спина напряглась, походка выровнялась.
Конь переступил с ноги на ногу, звонко стукнув копытами,
человек вдруг метнулся вперед, растолкал моряков и понесся вперед по причалу.
Моряки орали вслед, потрясали кулаками. Один погнался, потом плюнул,
остановился.
