— Святой отец, тебя это волнует? Резня — дело вечное.
Из-за баб, скота, травы. Разве ты поэтому приехал?
— Соседние племена перестали рвать друг другу глотки.
На юге из множества племен внезапно возник Хазарский каганат. На западе сыны
Рудольфа уже создали империю. С востока славян теснят неведомые племена, что
пришли на смену киммерам, скифам, гуннам, обрам,... Лишь на севере у нас море,
забитое льдами, придется отступать во льды.
— Обязательно?
— Или покориться. Поляне и древляне уже платят дань
хазарам. Да-да, тем самым, которые нашей тени боялись. Они объединились, Рюрик!
Хазары объединились, не поляне.
Рюрик смотрел прямо, в глазах появилось раздражение. Он
бросил отрывисто:
— Святой отец, я не умею разговаривать с волхвами...
Своему воеводе сказал бы: телись быстрее!
— Я не родился пещерником, так что понимаю разные
языки. Рюрик, наши племена нуждаются в объединении. Ты — единственный, кто
может связать воедино.
Рюрик изумленно свистнул, отшатнулся, словно его лягнул в
грудь боевой конь. Серые глаза широко раскрылись. Так же широко распахнулись
черные глаза Гульчи. Олег сказал с ноткой отчаяния:
— Рюрик, я заглядывал в будущее. Проверял разные
дороги, по которым может пойти мир. Некоторые проследил так далеко, что сам
перестал понимать, что вижу... Сейчас последний миг! Если не стряхнем сонную
одурь, придут чужие народы и сожрут. Даже косточек не выплюнут.
Он поднялся, упираясь кулаками в крышку стола, почти орал,
обратив лицо к Рюрику. Тот отвел глаза, сказал угрюмо:
— Почему я?
— Ты правнук Пана, праправнук Кия, среди твоих пращуров
— Рус, Славен, Скиф, Колоксай. Ты — потомок Таргитая, который первым вмешался в
кровавые распри и прекратил их на долгие столетия! Потом новые народы создавали
Колоксай, Скиф, Вандал, Славен, Рус, а ты — их потомок. Их кровь — в тебе! Что
сделали они, то можешь и ты.
В раскрытую дверь уже заглядывали обеспокоенные громким
голосом вооруженные стражи. Рюрик сделал знак, они исчезли, взамен внесли три
кувшина вина. Когда все удалились, Рюрик сказал неохотно:
— Мой отец был охоч до женщин. Двенадцать жен, сто
наложниц! Ты, Вещий, найдешь других потомков Таргитая, моих единокровных
братьев, если уж так нужен именно потомок Руса, Скифа и всех прочих героев в
этой линии. Многие с радостью кинутся строить новое княжество, карать и
миловать, ломать и строить. А у меня свое княжество! Малое, но надежное. Люди
мне верны, дружина души не чает, смерды чтут за суд и право, соседи издали
шапку ломают... Жена красавица, сын богатырь: орет так, что ворота ходуном
ходят.
Гульча переводила взгляд с Рюрика на Олега. Рюрик поднялся,
внезапно оборвав себя на полуслове:
— Отдыхайте. Вам отведут лучшие комнаты.
Он ушел стремительными шагами. Гульча замерла, как мышь в
подполье: лицо пещерника было страшным.
Глава 17
Вечером в парадном зале слушали бардов, менестрелей — так в
западных землях именовали певцов да гудошников. Слушать собрались, кроме князя
и княгини, воеводы, знатные воины, богатыри, ветераны старых войн. Менестрель
гудел что-то о любви, Олег потерял нить с первых же строф — слишком вычурно, да
и собравшиеся зевали, откровенно ждали второго барда, крепкого парня со шрамом
поперек лица.
Второй бард долго настраивал гудок, подтягивал струны,
подкручивал колышки, вслушивался, порядком притомив зрителей, но когда запел,
даже Олег против воли заслушался.
Бард, явно в прошлом воин, а то и русич, пел о святости
меча. Не славянской секиры, не скифского топора, не копья, а именно меча. Мечу
поклонялись скифы, гелоны, агафирсы, аланы, сарматы. Благодаря мечу Арея,
который Аттила нашел в степи, он пришел к вершинам власти, стал потрясателем
мира. Сигмунд, сын Волсунга, получает меч по воле самого Одина — бога богов,
выдернув из ствола Мирового дерева, куда верховный бог с треском вогнал меч по
самую рукоять... Сигмунд не уступил меч за меру золота, которая втрое
превосходила вес меча...
Олега заворожило искусное пение, в то же время он отметил,
что певец очень точен в жизненных деталях, из-за чего его слушают охотно.
Хорошо сработанный меч в самом деле стоит до тысячи золотых динариев! А тысяча
золотых динариев вдвое тяжелее меча.
Меч Сигмунда, продолжал певец, сломался лишь о копье самого
бога Одина — тот влез в драку, — а затем из обломков был выкован меч Грам
для сына Сигмунда — Сигурда. Сигурд тем мечом сумел разрубить огромную
наковальню, невесомую шерстинку, которую несло по течению реки, и даже победить
дракона Фафнира...
А меч чудесного происхождения — Хрутинг? Клинок из булата,
закаленного соком ядовитых трав, кровью! Этим мечом Беовульф сразил чудовище, и
как жаль, что такой клинок растворился в ядовитой крови дракона!
У каждого меча, как и человека, есть свой характер,
привычки, даже причуды. Меч Тюрвинг убивает всякий раз, когда покидает ножны.
Дайнслеф наносит незаживающие раны. Хвитинг поражает врага, но исцеляет друга,
если прикоснется плашмя. Атвейг поет от счастья, когда его выдергивают из
ножен, с него капает кровь от горя, если бой идет вдалеке, а он — в ножнах...
Олег начал постепенно стряхивать наваждение, когда вдруг
бард, словно ощутив ослабление своей магии, запел о Роланде, верном паладине
Карла Великого, и Олег восхитился умелым поворотом. Бард подметил, что Роланд влюблен
не в Альду, невесту, а в свою Дюрандаль — меч-спату и, погибая, оплакивает ее
вдовство — вдовство спаты, а не Альды! — обещает ей верность и за гробом.
Умирая, Роланд даже не вспоминает о прекрасной Альде — та, кстати, вскоре
умерла от горя. Он видит не переливы ее локонов, а синеватые искорки на
булатной Дюрандаль. Даже умирая, Роланд успевает закрыть своим телом
возлюбленную Дюрандаль...
Олег помрачнел, глядя на восторженные горящие глаза вятичей
и русичей. Их собралось около сотни в пиршественной палате, и все верещат от
счастья. Малые драчливые дети в телах зрелых мужчин!
В палате стоял рев, были слышны одобрительные выкрики, звон
оружия. Певец осушил кубок, запел о Жуаезе, чудесном мече Карла Великого, о его
причудах и капризах, а Олег незаметно вышел из зала. Было горько знать, что у
мужественного Рюрика есть любимый меч Ляк, который князь любит больше, чем
прекрасную золотоволосую Умилу. За Ляком ухаживает, ласкает его с какой-то
неимоверной нежностью!
Рюрик заметил исчезновение пещерника, вышел следом. Они
оказались в малом зале с зарешеченным окном. Рюрик прикрыл за собой дверь,
привалился к ней спиной, заговорил медленно, с непривычной для него
нерешительностью:
— Великий Олег! Ты видишь грядущее, где все
предопределено. Мы ведь ничего не сможем сделать, так ведь?
Олег прямо посмотрел в серые глаза молодого князя, ответил
безрадостным голосом:
— Мне бы самому хотелось... чтобы мы ни за что не
отвечали! Увы, всегда есть выбор. В каком бы отчаянном положении ни находились,
как бы ни клялись, что другого, мол, выбора нет... Ложь! Выбор есть всегда.
Хуже того, сами отвечаем за свой выбор. Не боги, не судьба!
