— Не двигаться! — прогремел Олег.
Он сдернул с замершего мужика холстяной рушник, подхватил
жаровню, отвернув от жара лицо, бегом вернулся в комнату. Навстречу уже бежали
воины, в их руках зловеще блестели мечи и топоры.
Олег с размаха швырнул жаровню им под ноги. Горящие угли
рассыпались густо, покатились, оставляя за собой дымящиеся дорожки. Сразу
вспыхнуло желтое пламя, взвились тонкие струйки черного дыма. Один воин успел
перепрыгнуть через пламя, но напоролся на меч Олега. Остальные прижались к
стенам, начали осторожно продвигаться вперед, выставив перед собой мечи и
топоры.
Все заполнялось дымом, сразу стало жарко, в горле запершило,
а в глазах началась резь. Олег отступил обратно, захлопнув дверь и торопливо
задвинув толстый железный засов. Повара исчезли, в углу мелко тряслась худая,
как вобла, женщина с серым лицом.
— Уходи, — крикнул Олег. — Терем из сухих
бревен! Предупреди соседей.
Женщина покорно выскользнула через боковушку. В дверь
грохали тяжелым, доски трещали. В щель просачивался черный, как деготь, дым.
Удары участились, за дверью орали, выкрикивали проклятия. Олег с мечом наизготовку
бегал по поварне, стучал рукоятью в каменные стены, топал, вслушивался изо всех
сил, надеясь услышать гулкий ответ.
За дверью тяжело грохнуло, послышался топот убегающих ног.
Олег зло оскалил зубы: не вытерпели, а ведь осталось два-три удара — дверь бы
рухнула. Впрочем, в горле першит, глаза слезятся от дыма. Вот-вот вовсе
задохнется, если немедля не отыщет вход в подполье. Должен быть здесь,в
поварне! Не тащить же в самом деле запасы издалека, проще поднимать снизу прямо
к котлам, вертелам, жаровням...
Он бегал по кругу, кашлял, тер кулаками слезящиеся глаза.
Стены скрылись за волнами густого дыма, он задыхался от жара, волосы на голове
потрескивали, а рукоять в ладони разогрелась, взмокла.
Внезапно, уже почти теряя от удушья сознание, он что-то ощутил
под подошвой. Задыхаясь, упал на колени, подцепил ногтями утопленное в каменной
плите засыпанное сверху сором, рыбьей чешуей и просто залепленное грязью
железное кольцо. Кашляя, потянул плиту на себя, едва не задохнулся от
пахнувшего холодного воздуха.
Не помнил, как скользнул в подвал. Каменная крышка бухнула
по стене, отгородив от дыма, огня и сухого жара.
Не двигаясь, он пошарил правой рукой по стене. Уже бывал в
таких подвалах: во всех племенах и у всех народов, детей Ария, в таких глубоких
подпольях справа на уровне груди в стене делали неглубокую выемку...
Пальцы, скользя по плесени, коснулись деревянной полочки,
Олег невесело, но с облегчением улыбнулся. Даже в такой мелочи! Но родства не
помнят, бьются остервенело.
Он взял кресало, быстро высек огонь и раздул трут. Красный
дрожащий огонек осветил огромный подвал, вдоль стен тянулись бочки с квашеной
капустой, моченой брусникой, засоленной рыбой. Бочонки вина?... Нет, в этих
краях пьют хмельной мед. Вот бочонок цветочного меда, вот гречишный, липовый,
конюшинный... Два бочонка стоят отдельно — просто мед. Не хмельной.
Сверху через тончайшие щели в подвал потихоньку просачивался
горьковатый запах дыма. Олег настороженно прислушивался к едва слышному треску.
Терем полыхает вовсю, кто замешкался — сгорел. Вряд ли в такой суматохе успели
вынести раненых. Впрочем, лучше думать, что раненых не осталось.
Олег сжал и разжал кулаки. Отвык, что они такие огромные. Не
замечал. Скорее всего раненых не осталось.
Багровое жаркое пламя рвалось из терема в безоблачное небо.
Густой черный дым завивался гигантским винтом, нес по кругу искры. Жар был
таким, что никто не смел подойти к терему ближе чем на две сотни шагов, а к
небу вместе с дымом взметывало горящие угли, головешки. Уцелевшие от резни
дулебы, как жуки, карабкались на крыши своих хаток, спешно выплескивали воду из
ведер на долетающие с ветром искры.
Обры согнали жителей веси, велели таскать воду, но первые же
несчастные упали под прыгающими бревнами замертво, не дойдя даже до ворот.
Терем, сложенный из бревен в полтора обхвата, выдержал бы осаду, но что могут
люди, когда гневаются боги?
Вот последние бревна рассыпались под тяжестью рухнувшей
крыши, взметнулся рой искр, и десятник Дупоглазорук начал пересчитывать
уцелевших. Погиб сотник, походный шаман, три десятника и семнадцать воинов. Кто
пал от меча пещерника, кто, как жалкая крыса, задохся в дыму... Проклятый
пещерник! Или местные боги мстят за угодного им человека?
Бревна еще догорали, а Дупоглазорук поспешно поставил
оцепление в три ряда. Умелые лучники не выпускали луки с наложенными стрелами,
другие держали наготове копья и дротики. Вот-вот из пылающих развалин выскочит
человек в горящей одежде — то ли злой демон, то ли чужой бог!
Когда бревна начали рассыпаться на угли, Дупоглазорук велел
собрать багры, растащить тлеющие остатки. Задыхаясь от жара, шагая по щиколотку
в горячем пепле, что при каждом шаге вздымался серым облаком, забивая дыхание,
жители таскали бревна, железные решетки, скобы.
Один из обров споткнулся о широкую каменную плиту с толстым металлическим
кольцом в середке. Дупоглазорук засуетился, расставил троих опытнейших воинов
вокруг плиты, велел взять молоты.
— Он сгорел, — сказал с сомнением. —
Наверняка сгорел! Должен был сгореть. Но вдруг когда-либо якшался с хозяином
этого терема? До того, как дурака скормили псам? И тот рассказал пещернику про
свой тайный подвал?
Еще два десятка воинов встали вокруг широким кольцом,
обнажив мечи. Лучники натянули луки, три силача вскинули над головами молоты.
Дупоглазорук с трудом поднял плиту, на всякий случай отскочил, а один из воинов
прикрыл его щитом. В подвале было темно, тихо, оттуда тянуло могильным холодом.
Гульчачак сидела на обрывистом берегу речушки, щеки были в
черных пятнах сажи, дорогая одежда зияла дырами с опаленными краями. Морш лежал
рядом, уткнувшись лицом в зеленую траву, морщился от боли. Голова его была
перевязана, над ухом темнела грязно-коричневая корочка засохшей крови.
— Он выглядел, как молодой див, — сказала
Гульчачак, — как прекрасный джинн...
— Ты уже говорила, — напомнил Морш.
Он был жилистый, поджарый, с длинными мускулистыми руками.
Темные глаза блестели из-под иссиня-черных лохматых бровей, нос длинный с
горбинкой — никакое забрало не спрячет, губы пухлые, как у сестры.
— Говорила? Но ты сам не находишь его странным?
— Да. Это меня тревожит. Обры чересчур свирепы и
бесчеловечны. Они потревожили пещерника. Даже обычный человек рассвирепеет,
когда бесчестят его женщин, может схватиться за меч. Почему же станет терпеть
бог, если бесчестят храмы, убивают его волхвов? Однако я не вижу другого пути,
чтобы утвердить нашу истинную веру. Повергая чужих богов, сжигая их капища и
убивая волхвов, обры утверждаются в этой вере, которую мы принесли им!
— Обры все равно зачастую поклоняются своим ложным
богам, — напомнила она строго. — Шаманов не изгнали!
