— Улитка? — спросил Асмунд непонимающе.
— Или убежит, если не сумеешь схватить сразу.
— Улитка? — переспросил Асмунд удивленно. —
Она же еле ползает!
— А ты? — удивился Рудый.
Асмунд выронил мешок, его кулаки начали сжиматься. Глаза
сузились, он начал медленно багроветь, задышал чаще. Умила, уложив ребенка,
сказала Рудому неодобрительно:
— Когда-нибудь он свернет тебе шею. И будет прав.
— Ну, до этого еще далеко, — ответил Рудый
бодро. — Он же из племени дубичей, а они в драку сразу не бросаются.
Сперва разогреваются руганью, угрозами, рвут на себе рубахи, выкатывают глаза,
орут, стервенеют...
Асмунд, о котором Рудый говорил как об отсутствующем,
задышал чаще, рванул на груди рубаху, сказал свирепым голосом:
— Пусть на мне Ящер воду возит всю оставшуюся жизнь,
если я не раздеру тебя, как жабу, на две половинки...
— Видите, княгиня? — указал Рудый. — До
захода солнца он приступит к рукоприкладству.
— Но что от тебя останется тогда? —
полюбопытствовала Умила.
— Ну, — протянул Рудый, — разве можно так
далеко заглядывать? До полночи целая вечность. Я думаю, даже вещий пещерник так
далеко не видит будущее. Жизнь полна неожиданностей.
Он деловито выкладывал на траву ломти мяса, завернутого в
широкие листья, рыбу, пышный каравай хлеба, куски запеченного лебедя. Просиял,
стукнул ладонью по лбу:
— Вот первая неожиданность! Пещерник ведь трапезовал у
князя. Полкабана умял, как сейчас помню, даже хмельным медом не брезговал! Понял,
Асмунд? Кузнечиков ловить не надо. Пусть цвиринчат. И улиток не надо.
Асмунд оборвал ругань, глядя на Рудого вопросительно. Тот
искоса подмигнул Умиле, его улыбка была хитрой. Умила отвернулась, было жаль
честного доверчивого Асмунда.
Поужинав, усталая Умила сразу заснула. Олег сидел спиной к
огню, всматриваясь в темноту. Асмунд шаркал камнем по лезвию меча, любовно
трогая ногтем. Рюрик дремал, обняв одной рукой Умилу. Рудый подкладывал прутики
в огонь, рассказывал вдохновенно:
— Зря ты, Асмунд, не веришь в чудеса... Когда я был
маленьким, помню, однажды к нам пришел святой пещерник... Осмотрелся печально,
говорит: «Вечером хата сгорит...» Мои родители испугались, в ноги кинулись,
умоляют: «Святой пещерник, возьмите в хате все, что хотите, заберите и корову,
только спасите хату, зима подходит». Пещерник подумал, ответил: «Постараюсь
помочь». И что же вы думаете, случилось чудо — хата не загорелась!
Рюрик едва сдерживал улыбку: Рудый рассказывал с абсолютно
строгим лицом, в нужных местах глаза его удивленно расширялись, брови взлетали,
а челюсть отвисала по шестую застежку. Асмунд кашлянул, сказал с неловкостью:
— Конечно, это чудо... Но я не говорил, что чудес нету
вовсе, просто самому видеть не приходилось. А вообще-то интересно было бы
заглянуть в грядущее...
— И увидеть себя в срубе? — ахнул Рудый. —
Опомнись!
— Ну... Почему обязательно в срубе?.. А ты разве не
хотел бы увидеть свое грядущее?
— Я не такой дурак, — ответил Рудый
искренне. — Я только надеюсь, но видеть не хочу!
Утром Олег разбудил всех, когда небо едва посветлело.
Озябшие путники наскоро перекусили, теснясь у костра. Асмунд оседлал коней,
спеша и толкаясь, выехали на дорогу.
Олег ехал впереди, настороженно вслушивался и всматривался.
Гульча держалась рядом, косилась на пещерника. Ей казалось, что она чувствует,
как его мысль ощупывает лежащие далеко впереди заросли, заглядывает в овраги.
Иногда что-то темное, как его дыхание, проникало в ее душу, и она бросала на
него испытующий взгляд. Пещерник смотрел вперед, лицо его было непроницаемое.
Асмунд ехал рядом с Умилой. Рудый, напротив, часто плелся в
хвосте, слезал, прикладывал ухо к земле. Нос его дергался, ноздри жадно
раздувались, словно чуяли запах пива или хмельного меда.
— Все время что-то чудится, слышится, —
пожаловался он Асмунду. — Какой я пугливый, правда? С чего бы?
— Лучше переосторожничать, — успокоил его
Асмунд. — Что-нибудь слышал?
— Червяк грыз корни, — ответил Рудый. — Но
разговаривать с набитым ртом отказался. Сказано, червяк! Да и вообще с ними
говорить трудно, тугодумные слишком...
— Рудый, — сказал Асмунд предостерегающе. —
Заткнись.
— Княгиня, — сказал Рудый обиженно, — он сам
спросил меня! А теперь лается.
Умила повела на него синими очами, покачала головой:
— Ой, Рудый... Я не знаю худшего человека, чем ты.
Рудый довольно заулыбался:
— Я знаю. Потому и держусь к вам с князем поближе. Вон
Асмунд уже раздувается, вот-вот брызнет семенами... Лучше догоню святого
человека, поговорим о богоугодных делах.
Они проехали через долину, где трава была коням по колено,
лишь к полудню достигли снова леса — редкого, с низкими перекрученными ветвями.
На опушке спугнули стадо свиней, те долго не обращали внимания на всадников,
наконец неохотно сдвинулись с дороги. Рыла с треском вспахивали землю, обрывая
корни деревьев, на зубах звучно лопались блестящие желуди. Асмунд не выдержал,
сорвал с крюка на седле лук, прицелился.
Оглушительный визг пропорол воздух, стадо в едином порыве
сорвалось с места, отбежало на две-три сотни шагов, и снова на крепких зубах
затрещали опавшие желуди. Асмунд подобрал окровавленного поросенка, стрела
пронзила его навылет, оскалил зубы:
— Пора попробовать свежатинки!.. Молоденький, нежный.
— Какие бывают обжоры, — заметил Рудый. — Жил
себе бедный поросенок, жил... О высоком мыслил.
Они въехали под широкие ветки, дорога потянулась широкая,
наезженная колея в два ряда, по краям две хорошо утоптанные тропинки. Олег ехал
впереди, погруженный в свои думы. Рудый несколько раз пристраивался рядом,
рассказывал что-то, Олег не вслушивался. Рудый в конце концов решил обидеться,
начал подбирать поводья, как вдруг пещерник протянул руку:
— Дай-ка мне твой лук.
— Лук? — переспросил Рудый — Для чего?
— Делать нечего, попробую научиться стрелять.
— А я буду бегать за стрелами? — возразил
Рудый. — В лесу их не отыщешь!
Он замолчал, но взгляд его говорил ясно, что он думает о
стрелке, у которого на шее болтаются обереги волхва. Внезапно лицо его
просияло, он галопом пустил коня обратно, вскоре вернулся с огромным луком и
колчаном стрел.
— Асмунд уступил, — сообщил он
доверительно. — Правда, я забыл упомянуть, зачем и кому.
Умила смотрела на пещерника с интересом, вздохнула
мечтательно:
— Все лучшие дни моей жизни связаны с охотой...
— Неужели? — удивился Рудый. — Вот уже не
подумал бы, что наша княгиня обожает эту кровавую забаву!
