Сингулярность
[27] – Большой Взрыв в сознании Жасмин – вспыхивает, заставляя ее открыть глаза, сфокусироваться и остановить взгляд на том, что извивается в ее хватке.
ЕДА.
7. Одиночный выход
Жасмин не слышит, как где-то вдалеке открывается дверь, стул соскальзывает на пол, и в темную лабораторию просовывается ствол «Беретты М°»
[28], мерцая в темноте, словно перст божий. Жасмин занята. Она слишком увлечена едой, чтобы замечать что-то еще.
Нижняя часть лица фермерши оказалась самой нежной. В прожорливом, безумном исступлении Жасмин отгрызает губы создания с торопливостью голодного гурмана, чавкающего щупальцами свежего кальмара. Создание дрожит и сотрясается в хватке Жасмин. Следующие на очереди – мягкое нёбо и носовые пазухи. Она выплевывает гнилой зуб, словно косточку. Честно говоря, Жасмин всегда испытывала, среди прочих вещей, привязанность к моллюскам, поэтому процесс жадного погружения зубов в ротовую полость бывшей фермерской жены с последующим пережевыванием ее языка, лицевых и лингвальных артерий, а также мягких тканей носа для нее совершенно естественен. Соки и жидкости, медленно сочащиеся из тела фермерши, растекаются вокруг Жасмин.
За считаные секунды лицо существа превращается в месиво, но Жасмин продолжает пожирать мертвую плоть, подбираясь выше, к глазницам. Она высасывает глазные яблоки со скоростью, с которой каджун
[29] высасывает головы раков, и не замечает позади себя двух военных полицейских, делающих первые шаги по комнате с оружием наготове: пригнувшись, стволы на уровне глаз, предохранители сняты. Жасмин слишком поглощена обжорством, но голод не проходит, словно головная боль или зуд, который никак не удается успокоить.
Покрытая маслянистыми черными следами, теперь она принимается за шею, вгрызаясь в тонкие, хрупкие связки существа, двигаясь от сонной артерии к трахее и лишь изредка прерываясь на похотливые вздохи. Бывшая деревенская хозяйка продолжает дрожать и трепыхаться под весом мастер-сержанта, словно механизм, который двигается даже после того, как его разобрали. Жасмин понятия не имеет, что она сейчас под прицелом девятимиллиметрового пистолета.
Тишину разрывает грохот выстрела.
Пуля бьет мастера-сержанта Жасмин Мэйвелл двумя дюймами выше левого уха, заставив ее мир замолчать навсегда и положив конец голоду, который она сама была не в силах обуздать.
Вторая пуля попадает в изуродованную голову фермерской жены, и из затылка у нее вырывается гнилостное облако из частиц мозга и осколков костей. Фермерша – обретшая, наконец, в своей окончательной смерти самое себя – падает рядом с Жасмин.
8. Во тьму
Двое военных полицейских какое-то мгновение стояли неподвижно, глядя на останки в облаке пороховых газов. Более молодой сунул свой пистолет в кобуру, а затем перевел взгляд на старшего.
– Что за дерьмо…
Это своего рода вопрос и одновременно комментарий ко всему тому бардаку, который свалился на их плечи за последние сорок восемь часов.
Старший – более грузный и седой, в одежде, испачканной кровавыми брызгами, – покачал головой.
– Да уж, точно дерьмо. Я возвращаюсь домой.
– Ага, удачи тебе в этом, – ответил ему молодой. – Ты видел отчеты? Никого не пускают и не выпускают из Фредерика: там снаружи бушует целая гребаная буря.
– Мы с этим как-нибудь разберемся, – старший засунул пистолет в кобуру и направился к двери. – Послать, что ли, за чистильщиками, а? Чтоб собрали и переписали всех этих жмуриков.
Он вышел, оставив молодого полицейского стоять в комнате. Тот какое-то время нервно почесывал подбородок, размышляя о связи между двумя женщинами, лежащими в растекающейся по паркетному полу луже крови.
Не сумев найти ответов, он повернулся и вышел, хлопнув дверью и оставив эти человеческие останки – как и весь мир – во тьме.
В этой тихой земле
Я задержалась возле них, под этим благостным небом: смотрела, как мотыльки трепещут среди вереска и колокольчиков, слушала, как мягкий ветер скользит в траве, и гадала – как только мог вообразить себе кто-то дурные сны для тех, кто спит в этой тихой земле.
Эмилия Бронте, «Грозовой перевал»
Майк Кэри
Майк Кэри – британский писатель, поэт, автор комиксов и сценарист, чьи работы становились бестселлерами по версии «Нью-Йорк таймс», среди них такие, как сериал «Ненаписанное», а также «Карвер Хейл», «Хеллблэйзер», «Люди Икс: Наследие» и «Современная Фантастическая Четверка». В числе его романов можно упомянуть такие сверхпопулярные серии, как «Феликс Кастор» и «Девочка, талантливая во всем», по которой снят одноименный фильм
[30].
Позднее, когда воскресшие мертвые затопили все, словно приливная волна, и прежний мир практически перестал существовать, Ричард Кэдбери решил для себя, что смерть его жены Лоррейн была первой костяшкой домино, вслед за падением которой обрушилось все вокруг. Пускай с точки зрения логики это было бессмысленно, но на эмоциональном уровне казалось вполне убедительным.
Как будто смерть Лоррейн подкосила мир.
Ричард свыкся с этим, где-то на самом краю своего бытия.
В месяцы, последовавшие за его тяжелой утратой, он все больше и больше замыкался в себе, последовательно исключая из своей личной жизни всех знакомых – друзей, семью, сослуживцев, соседей. Нельзя сказать, что он перестал испытывать к ним привязанность – скорее наоборот, хотел избавить их от чувства полной отчужденности, потери смысла жизни, ее значения и цели, которые теперь определяли все его существование. Происходящие в нем изменения оказались глубоки, но со стороны их было сложно заметить. Кэдбери продолжал ездить в лабораторию каждый день и работать как прежде. Он взял один выходной для похорон, а затем вернулся на свое рабочее место, вежливо отклонив сочувственное предложение отпуска и ошибочное, хотя и сделанное из лучших побуждений, предложение психологической помощи. Он не мог выразить, что чувствует. Не мог сформулировать это даже для самого себя. Проще говоря, в его сердце появилась дыра. Большая часть его существа падала в нее медленным водопадом, и было очевидно, что так будет продолжаться до самой смерти.
В некотором смысле смерть стала вектором его движения. Возможно, так случилось потому (помимо его глубокой отчужденности), что он узнал о восставших мертвецах очень быстро. Впоследствии он не мог вспомнить, где и когда впервые об этом услышал. Скорее всего, по радио, но вскоре он включил телевизор и смотрел все более продолжительные сюжеты в выпусках новостей, посвященные кризису.
