Он оплачивает свои счета?
Да (он произнес это слишком нервно, что означало – нет).
Я сказал, что мог бы найти ему работу, может даже в компании, занимающейся грузоперевозками – Билли отучился и получил водительское удостоверение, как и я, а потом водил самосвал на карьере, поэтому знал, как держать руль.
Он закончил, и мы пошли к грузовику.
По пути он поднял что-то с лужайки.
Когда я обернулся, то увидел у него в руках глиняный горшок с мертвой геранью. Он держал его над своей головой.
А затем опустил его на мою.
Следующее, что я помню, – как очнулся здесь, в хижине мамы и папы.
Билли ел сухую лапшу так, как будто это в порядке вещей. Он даже не пытался поломать ее на кусочки – ел, как будто это гребаное печенье или что-то вроде того. Откусывал сразу помногу и – хрусть, хрусть, хрусть. Должно быть, он заметил, как я на него смотрю, потому что сказал:
– Я заметил там кукурузные чипсы, но поддон стоит слишком глубоко в кузове.
Все, что ему нужно было сделать, – это вытащить их оттуда, но Билли всегда был ленивым засранцем. Я попробовал сказать ему об этом.
– Хлленивый заффсранес, – безуспешно промычал я сквозь скотч.
Он закатил глаза, затем подошел и снова освободил мой рот от скотча.
– Хочешь немного? – спросил он, протягивая мне упаковку лапши. Упаковка морщилась и похрустывала.
– Нет. Хотя немного воды я бы выпил. Глотка пересохла, словно печка.
Он кивнул, отошел в сторону, а затем вернулся с банкой колы.
– Я уже открыл одну.
Кола, теплая и газированная, обожгла мне горло, но это было хоть что-то, и я пил ее жадными глотками. Я вздохнул, когда закончил, и поднял голову.
– Билли, послушай. Здесь опасно находиться. Мы неизвестно где…
– Точно. И никто нас тут не достанет.
– Ты не можешь быть в этом уверен.
– А что еще рядом с нами? Ничего.
– Ничего? Два палаточных лагеря в пяти милях отсюда. Плюс старая методистская церковь за поворотом – и там есть чертово кладбище.
– Это болезнь. Болезнь не влияет на тех, кто уже умер.
Он засмеялся, словно считал меня идиотом, а себя – экспертом в чем-то еще, кроме того, как быть законченным раздолбаем.
Я набрался смелости.
– Вот что мы сделаем, Билли. Ты и я, мы садимся обратно в грузовик. Забываем обо всем, что здесь случилось. Мы нигде не будем останавливаться. Мы не обязаны никому помогать. Лишь ты и я – в дороге. Мобильные. Готовые сорваться в мгновение ока. В кабине есть койка. Прицеп в безопасности, крепко заперт. Это словно передвижная крепость.
Частично это было ложью: я не собирался отказываться от своего плана, просто мне нужно было, чтобы он поверил. Если он купится, я выбью ему зубы, а затем потащу туда, куда посчитаю нужным – или оставлю здесь в лесах, чтобы они его сожрали.
По его виду было заметно, что он заглотил наживку.
– Ты хочешь отправиться туда? – Билли замахал руками. – Я слишком сильно ударил тебя, большой братец. Повредил кое-какие шестеренки в твоей голове. Там – они. А здесь мы в безопасности. Кроме того, это наша хижина. Хижина нашей семьи. Ты помнишь? – его глаза заволокло туманом, когда он уставился в некую точку в пространстве. Затем он улыбнулся. – Вспомни, как мы здесь росли. Целая сумка маршмеллоу, чтобы жарить его на огне снаружи. Хэтфилдские хот-доги
[62]. Папа с трубкой. Мама с вином. Ты и я, бродим по окрестностям – помнишь, как ты нашел кусок сосновой смолы и втер ее мне в волосы? Маме пришлось вырезать мне целый клок волос – а потом побрить налысо, чтобы скрыть проплешину!
Он пронзительно смеялся, ржал как мул, пока не захрипел и, черт его возьми, чуть не расплакался. Его веселье растворилось в чем-то большем, чем просто сентиментальное горе, и он не рухнул на кушетку, уставившись в никуда. Я хотел сказать ему, что помню, помню то время. Помню, как чуть было не спалил хижину дотла одной из папиных сигарет. Помню, как он однажды кинул мой «вокман» в озеро – не помню, за что, припоминаю только, что он был зол на меня из-за какого-то глупого дерьма.
Но я не ничего не сказал.
Потому что мы оба услышали снаружи шум.
Резкий треск за стеной. Как от сломанной пополам ветки.
У него перехватило дыхание. Но тут же он произнес:
– Ничего особенного. Просто олень.
Затем раздался тихий шорох. Как от ступающих по листьям ног. Медленно. Целеустремленно. Шипящий звук.
Он поднес к губам палец.
– Пистолет, – прошипел я.
Его рот скривился в немом вопросе: «Что?».
– ПИСТОЛЕТ.
Билли шумно сглотнул, оглянувшись в поисках револьвера – я указал в нужную сторону головой, но он уже сам успел его увидеть, подкрался и схватил пистолет дрожащей рукой.
«Хоть бы это было просто какое-то животное», – подумал я. Может, он прав. А может, это кто-то из выживших. И это создает еще один повод для беспокойства, потому что не каждый выживший приходит с целью найти убежище или попросить помощи. Когда вы попадаете в передрягу вроде этой, большинство людей помогут вам, а не причинят вред – но всегда остаются те, кто хочет воспользоваться моментом и ограбить, изнасиловать или убить. Затем ход моих мыслей ускорился, когда я задумался о том, что какая бы опасность нам ни угрожала в будущем – подлинная опасность уже поджидает нас здесь и сейчас. Тишина, казалось, звенела от напряжения, словно натянутая веревка висельника.
– Билли, – прошептал я так громко, как только можно было. – Подойди и освободи меня.
В ответ он снова поднес палец к своим губам.
Я уже хотел было отчитать его…
Но не успел.
Окно позади меня разлетелось вдребезги. Осколки стекла посыпались к моим ногам. Я не мог видеть, что происходит, поскольку вынужден был смотреть в другую сторону, однако в комнате появилась новая тень, и я услышал позади себя булькающее, влажное клокотание – шлепанье по полу, царапанье и утробное рычание. Увидел отражение в глазах Билли. Они округлились от страха. Он вздернул пистолет трясущимися руками.
Я закричал ему, чтобы он стрелял, стрелял…
Он нажал на спусковой крючок.
Клац.
Вот дерьмо.
Он так и не зарядил его. Хранить револьвер заряженным – незаконно. Я держал обойму под сиденьем, и конечно же, Билли даже не подумал туда заглянуть. Он не глупый, нет, просто под кайфом, и поэтому не проверил – заряжен чертов пистолет или нет…
