— Послушай, Сереж, — спросила Нина, когда минут через пять к ней вернулась способность говорить и соображать. — А какая она была в детстве?
— Кто? — лениво спросил Павлов и на правах завоевателя положил руку ей на грудь. На всякий случай, чтобы никуда не делась.
— Марина Липатова. Ты сказал, что знал ее много лет. Какая она была?
— Ты опять? — простонал Сергей и укусил ее за плечо. — Я ж тебе уже все объяснил и, по-моему, доказал, что, кроме тебя, меня не интересует никто. Или ты хочешь, чтобы я доказал это еще раз? Придется потерпеть, я так быстро не могу.
— Сережа-а-а, я серьезно. Нет, было бы, конечно, здорово уехать отсюда и сделать вид, что нас с тобой не касается все происходящее, но это же не так. Я — Липатова, сколько бы лет ни пыталась об этом забыть. И хотя бы в знак уважения памяти отца, который, оказывается, делал для меня гораздо больше, чем я привыкла считать, я обязана помочь Никите разобраться в том, что здесь происходит. Я много лет бежала от своей семьи. Но нужно быть честной перед собой, я бы не поехала сюда, если бы мне было неинтересно на них на всех посмотреть. Я здесь, и волей-неволей они все стали частью моей жизни. И надменная Вера, и обжора Надя, и горестная Ольга, и мои племянники: Тата, Гошка, Артем, Николай. Их не вычеркнуть из нее снова. И Любу не вычеркнуть, хотя для меня новость о том, что отец, оказывается, изменял маме, а я родилась в знак ее прощения, стала шоком. Правда. Я выросла в убеждении, что они идеальная пара. Отец так трогательно ухаживал за мамой, когда она заболела. Так убивался после похорон. Я же и дурить начала оттого, что видела, что не могу заменить ему маму. Что он тоскует, несмотря на то что у него есть я. Юношеский эгоизм, но это я сейчас понимаю.
— И какое отношение ко всему этому имеет Маринино детство?
— Не знаю, — призналась Нина. — Мне кажется, что мы все бредем, как в тумане, а под ногами топкое болото. Сделаешь неправильный шаг — провалишься и утонешь. Но, чтобы выйти из тумана, нужно шагать. Нравится тебе это или не нравится. И мне кажется, что тут важна любая информация, понимаешь?
— Не совсем, но если ты считаешь, что это необходимо… Марину в детстве, тогда она была не Липатова, а Кондратьева, не очень любили. Не дома, нет. Семья ее обожала и баловала. Ее одевали как куклу, бабушка, к которой ее на лето привозили, во всем потакала. А вот в компании дворовой ее не любили. Знаешь, как это бывает у детей. Вот вроде и не гоняли, и играть принимали, но сторонились. Она так и не стала «своей», хотя, надо отдать ей должное, ей это было и не нужно. Она всегда давала понять, что на голову выше всех окружающих. Что главная, лучшая, что снисходит до нас, простых плебеев, с высоты своего сияющего трона. Нет, понятно, что она это так не формулировала, да и никто не формулировал, но ощущение было именно такое. Она была эгоисткой, постоянно тянущей одеяло на себя. И естественно, что это никому не нравилось.
— А открытые конфликты были?
— Да нет. — Павлов немного подумал. — Лет в четырнадцать в нее влюбился один из моих друзей, Колька Сахаров, а по нему очень убивалась девочка Таня, по пятам за ним ходила, в рот ему смотрела. Они даже дружили, а потом Марина приехала, и Кольку как присушило. Он ей даром не нужен был, и она было сразу дала ему это понять, но потом заметила, как страдает Таня, и ей назло начала Кольку привечать. Они даже в кино один раз сходили, а потом она Кольку отшила, дав понять, что он ей не ровня. Колька с горя сиганул с обрыва в море, ударился головой о дно, хорошо хоть шею не сломал. Чуть не утоп. Если бы не Таня, которая за ним следила и побежала за помощью, так он, может, и утонул бы. Но все хорошо закончилось. Пока он был в больнице, Марина домой уехала, а Таня Кольку проведывала все время, и на этой почве все у них стало хорошо, и они даже поженились после школы. Об этом я должен был тебе рассказать?
— Не знаю, — снова повторила Нина. — Но для определения характера история показательная. Мне кажется, что с годами Марина совсем не поменялась. Она все такая же эгоистичная и зацикленная на себе и своих потребностях. Такое впечатление, что ей никого не жалко. Ни умершего мужа, ни впавшую в отчаяние свекровь. Она оживляется только тогда, когда речь заходит о деньгах. К примеру, ух как сверкали ее глаза, когда она узнала про ценность коллекции марок и интересовалась, достанутся они ей после смерти Виктора или нет. Было такое чувство, что в этот момент она впервые подумала о том, что было бы неплохо, если бы он остался жив.
— Знаешь, что я думаю?
Нина вопросительно посмотрела на Павлова.
— Я думаю, что ужасно хочу есть. Давай спустимся в Любино царство, а?
— Давай, — засмеялась Нина. — Я тоже не против что-нибудь съесть. Да и с Никитой надо договорить. Мне кажется, что вместе мы скоро сможем докопаться до правды.
Но Чарушина в Знаменском не оказалось. Как сообщил Рафик, тому позвонили коллеги, и, получив какую-то важную информацию, Чарушин срочно уехал в город.
* * *
Ребята из отдела действительно нашли нечто важное. Внутреннее чутье, обычно не подводившее Чарушина, просто вопило о том, что теперь все встанет на свои места. В принципе, он уже и так догадался, что именно происходило в Знаменском в последние две недели, однако слова «знать» и «доказать» отнюдь не были синонимами.
Между тем Чарушину хотелось именно доказать, а точнее, наказать убийцу. Убийц. Старик Липатов, который был Никите глубоко симпатичен, хотя он и никогда его не видел, его внук Виктор, гораздо менее симпатичный субъект, но все же не настолько, чтобы заслуживать смерти, наделавшая глупостей Валентина, борющаяся сейчас за жизнь на больничной койке. Все они заслуживали возмездия, справедливого и неотвратимого. А для него нужны были доказательства.
Сбегая по лестнице, Чарушин столкнулся с Николаем Липатовым. Обычно бледный и печальный, он выглядел отчего-то жизнерадостным и довольным. Даже морщины на высоком лбу разгладились. Николай поднимался по лестнице и напевал что-то под нос. Это выглядело так непривычно, что Никита даже остановился на мгновение.
— У вас что-то случилось? — спросил он, понимая, что вопрос звучит по-идиотским. У Николая недавно убили родного брата, а мать не вставала с постели, чудом не помешавшись с горя. И спрашивается, с чего бы в такой ситуации петь.
— У меня? О, у меня все великолепно! — воскликнул Николай. — Лучше даже быть не может. Признаться, я на это даже не рассчитывал.
— Выиграли сто тысяч по трамвайному билету? — съязвил Чарушин.
— Боже мой, да при чем тут деньги? Денег мне вполне хватит благодаря дедовым маркам. Да и вообще деньги — мусор. Можно сказать, что я выиграл по трамвайному билету жизнь. Понимаете, жизнь.
От крайнего возбуждения молодой журналист даже приплясывал на месте, будто не в силах сдержать бьющую из него радость. Не дожидаясь продолжения разговора, он крутанулся на каблуках и побежал дальше вверх по лестнице. Из кармана у него выпал какой-то листок, Чарушин поднял его и машинально посмотрел. Визитка медицинской клиники. Он хотел было окликнуть Николая, но того уже и след простыл. Никита пожал плечами, сунул визитку в карман и продолжил свой путь.
