— Веревку дай, — спокойно, совсем не запыхавшись, сказал Никита и кивнул в сторону валявшихся на полу пут, от которых только что освободили Нину. — Наручники я, извините, в машине оставил.
— Боже мой, ребята, — проговорила содранными в кровь губами Нина, наконец-то освобожденными от клейкой ленты, — как же я рада вас видеть. Вы даже представить себе не можете. — И, не выдержав, заплакала.
— Я сейчас убью этого гада. — Павлов угрожающе дернулся в сторону лежащего на полу связанного Гоши, но Никита схватил его за рукав:
— Спокойно. Без эмоций, — проговорил он. — Не уподобляйся этой скотине. Пошли в большой дом. Надо запереть этого, — он кивнул в сторону Гоши, по лицу которого тоже текли слезы, мелкие, злые, — и лечь спать. Всем. Завтра с утра ребята приедут, сдадим этого фрукта и разберемся со всем остальным. Я обещаю.
— Это Гоша убил папу? И Виктора? И на Валентину напал, да? — выпалила Нина, но Павлов не дал ей договорить, закрыв рот поцелуем. Она запищала от того, что моментально защипало губы.
— Никита же сказал: завтра. Завтра мы все узнаем, — сказал он. — Пойдем, я тебе помогу. Рафик, поможете Никите доставить наш малоценный, но важный груз в дом?
Рафик только тяжело вздохнул, вместе с Чарушиным рывком поднял Гошу на ноги и потащил к двери.
* * *
Остаток ночи прошел на удивление спокойно. Нина была уверена, что не сомкнет глаз из-за бушующего в крови адреналина, но уснула сразу, как только голова ее коснулась подушки. Сон был ровен и крепок, но даже сквозь него она чувствовала руки Сергея, обнимающие ее и надежно защищающие от любых невзгод. Он тоже спал, но и во сне не размыкал рук, чтобы не упустить, не потерять, не ослабить контроль за женщиной, которую он так любил и чуть было не потерял.
Спала под действием успокоительного заплаканная Ольга Павловна, забылась тревожным сном взволнованная Тата, спали и остальные члены странного, не очень дружного, но уже ставшего отчего-то близким Чарушину семейства. Сам он вызвался стеречь запертого в собственной спальне Гошу. Пусть тот и был крепко связан, но излишняя предосторожность не мешала. Впрочем, хотя бы несколько часов сна выпали и на долю Никиты, когда в четыре утра его сменил на боевом посту Рафик Аббасов, всклокоченный, с красными глазами, но такой же невозмутимый, как обычно.
Несмотря на ночные волнения, встали все довольно рано. К восьми утра позавтракали уже все, даже спустившаяся к завтраку впервые после смерти сына Вера Георгиевна.
— Молодой человек, так вы собираетесь нам все объяснить? — требовательно спросила она у Чарушина. — Вот уже две недели в нашем доме творятся черные дела. Вчера вы без объяснения причин задержали моего… племянника. — Перед последним словом она сделала неловкую паузу, видимо, не вовремя вспомнив о том, что Гоша Липатовым на самом деле неродной. — Расследование по поводу смерти моего сына ведется из рук вон плохо. И так как сегодня последний день, который мы, по дурацкой воле моего отца, должны провести здесь, то я завтра же уеду домой, в Москву, и буду добиваться встречи с министром внутренних дел.
— Мама, — попробовал остановить ее Николай, но тщетно.
— А ты мне, кстати, и поможешь. У тебя же должны быть связи, ты столько лет являешься звездой отечественной журналистики, что к тебе не могут не прислушаться. В общем, так и знайте, молодой человек, — теперь она уже снова обращалась к Чарушину, — лично вас ждут крупные неприятности.
— Ну, в этом я сомневаюсь. — Никита отставил в сторону чашку и встал из-за стола. — Хотя бы потому, что я нахожусь тут как лицо неофициальное. Впрочем, рассказать вам обо всем, что мне удалось узнать, я все-таки и так собирался, поэтому, Рафик Валидович, попрошу собрать всех в кабинете, скажем, через десять минут. В девять часов приедет опергруппа, и я думаю, что до этого момента мы уже должны покончить с семейной частью разборок. И Гошу приведите, пожалуйста.
— Я помогу, — сказал Артем и тоже встал из-за стола, оглянувшись на Тату. — Пойдем, Раф.
Через десять минут члены липатовской семьи собрались в библиотеке. Специально или нет, но расселись они точно так же, как в день оглашения завещания. Лишь пустой стул Валентины и свободное кресло, в котором в прошлый раз вальяжно расположился Виктор, пустовали в набитой людьми комнате.
— Ну что ж, — сказал Никита, немного волнуясь. — Как вы все знаете, я приехал сюда в Знаменское, потому что меня попросила об этом Тата. Ее отчего-то пугала предстоящая семейная встреча. Тате казалось, что ее мама, то есть вы, Ольга Павловна, — он слегка кивнул в сторону заплаканной женщины, — слишком сильно волнуется. Причин для такого волнения Тата не видела, хотя, по ее словам, в прошлом у Ольги Павловны они действительно были, связанные с тем, что ее младший сын связался с женщиной намного старше его. Но роман расцвел и затух, а новых поводов для расстройства Гоша не подавал. Я правильно излагаю, Тата?
— Да, правильно, — сказала молодая женщина, а Ольга Павловна закрыла лицо руками.
— Первое, что бросилось мне в глаза, когда я приехал в усадьбу, — это то, что все вы, все без исключения, даже сама Тата, заказавшая мне расследование, вели себя странно. Очень странно. Возникало стойкое ощущение, что каждому из вас есть что скрывать. И на фоне заявления Таты о том, что ее деда, Георгия Липатова, на похороны которого вы все приехали, на самом деле убили, это выглядело подозрительно.
— Как убили? — спросила Надежда Георгиевна, которая на мгновение даже оторвалась от трубочки с кремом, блюдо с которыми прихватила с собой в кабинет. — Папу убили? Что за чушь?
— Это не чушь, к сожалению, — сообщил Чарушин. — В том, что Георгия Егоровича действительно убили, я убедился буквально на второй день своего пребывания здесь. У него было богатырское для его возраста здоровье, но в лесу, где он каждый день катался на лыжах, его подстерегал убийца, прихвативший с собой собаку. Огромную собаку, совершенно незлобную, а, наоборот, очень дружелюбную, встающую на задние лапы при виде любого нового человека и радостно лижущую ему лицо. Преступник знал, насколько Георгий Егорович боится собак, поэтому рассчитал, что от ужаса старик обязательно попытается избежать встречи с псиной, повернуться, убежать, что на лыжах будет сделать практически невозможно. Скорее всего, он упадет, и либо у него не выдержит сердце, либо его, упавшего, легко можно будет добить, ударив в висок предусмотрительно захваченным с собой тяжелым предметом. Я думаю, что это было каслинское литье. Пропавшая из библиотеки фигурка Дон Кихота. Да, Гоша?
Он повернулся к парню, но Гоша Липатов молчал, угрюмо смотря на всех.
— Гоша? Гоша убил деда? — Николай потрясенно переводил взгляд с двоюродного брата на Чарушина и обратно. — Но зачем? Он же даже в завещании практически не упоминается. Какой смысл был ему его убивать? И откуда он взял собаку, да еще такую, повадки которой так хорошо знал? В нашей семье никогда не было собак.
— Для ответа на первый вопрос события надо отмотать немного назад, — спокойно пояснил Чарушин. — А второй разъясняется очень просто. У Гоши есть приятель Ярослав, который встречается с девушкой Даной, а у той — замечательный рыжий риджбек по кличке Консул. Я видел их здесь, на съезде с трассы в усадьбу. И запомнил и парня, и девушку, и собаку, и, что немаловажно, номер их машины. Гоша сам сказал мне потом, что очень любит собак, но так как ему не разрешают их заводить, то ему приходится общаться с собаками своих друзей. Вчера я позвонил Дане, которая рассказала мне, как именно в тот день, когда и умер Георгий Липатов, Гоша брал у нее Консула на полдня. Сказал, что хочет выгулять его в зимнем лесу. Все произошло именно так, как он планировал. Георгий Егорович, увидев Консула, испугался, запаниковал и упал. Возможно, у него действительно стало плохо с сердцем, а возможно, и нет, но Гоша подошел к лежащему деду, ударил его в висок, а затем инсценировал несчастный случай, положив рядом измазанный кровью кусок льда. Ему оставалось только убраться с места преступления и вернуть Консула Дане. Все остальное за него доделал его сообщник.
