– А вы попробуйте мне рассказать, с чего началось ваше противостояние. Может, я пойму? Если же вы будете молчать, то оставите простор для самых вольных толкований ваших непростых взаимоотношений с сестрой.
– Вы все равно меня не поймете. Я уверена, что вы, Татьяна, никогда не испытывали такую гамму чувств, которую приходилось испытывать мне. Вы ведь такая хорошенькая! Наверняка за вами бегают толпы поклонников, и вы никогда не ощущали себя изгоем общества, когда все, даже близкие, избегают общения, – разоткровенничалась Людмила.
– Отрицать не буду, я такого действительно никогда не испытывала.
– Вот видите! А я по жизни всегда одна. Даже когда я была совсем маленькой, родителям было не до меня – они строили свою карьеру. Им порой даже некогда было забрать меня из детского сада. Они звонили воспитательнице и просили, чтобы она взяла меня к себе домой. Однажды я целую неделю у нее жила. Оказывается, мама с папой в Сочи летали отдыхать, – из глубины Людиной души хлынули детские обиды. – А когда я уже во втором классе училась, родилась Анька, и все вокруг нее завертелось. К сестре было совсем другое отношение, мама с папой ее просто обожали. Ей покупали красивые платья, с ней ходили в кино, в театр, а мне всегда твердили только одно – учись на «отлично». Конечно, если я некрасивая, то должна быть хотя бы умной.
«Чем удобряли, то и выросло», – подумала я, а вслух заметила:
– Ум еще никому не мешал, даже блондинкам.
– Аньке всегда все сходило с рук, не то что мне. Она несла домой бездомных собак и кошек, и всю эту живность с радостью оставляли. Мне же, когда я, еще до Анькиного рождения, просила завести котенка или щеночка, говорили, что от них глисты и блохи бывают. А у меня смелости не хватало сделать что-то родителям наперекор. Я хотела восточные языки изучать, но мама сказала, что это бесперспективно, и заставила пойти на истфак, так сказать, по ее стопам. Историей я никогда не увлекалась, но все равно окончила университет по этой специальности, потом осталась там преподавать. Когда мама умерла, меня сократили. Теперь вот сижу в научной библиотеке на минималке… У Аньки же все по-другому вышло. Отец хотел, чтобы она поступила в железнодорожный институт, но она твердо сказала – только зооветеринарный, и он даже не стал с ней спорить.
Людмила смотрела на меня, ожидая моей оценки данной ситуации. Несмотря на то что каждую ее реплику пронизывало ощущение ранимости, незащищенности, у меня не нашлось для нее слов жалости и сострадания. Как часто мне приходилось выслушивать слезливые женские истории! Если бы я каждый раз вбирала в себя, как поролоновая губка, чужие проблемы и заботы, то стала бы, наверное, уже пациенткой клиники неврозов. Я всегда мысленно ставила перед собой защитный барьер и, чтобы не показаться совсем уж черствой и бессердечной, советовала своим клиенткам быть сильнее, бороться за свое место под солнцем и непременно отвоевывать свои права. Но сейчас случай был другой. Людмила была не моей клиенткой, а подозреваемой. Тем не менее я сказала ей:
– Ваша сестра умела отстаивать свое мнение, а вы жили по навязанным вам правилам. Наверное, вам стоило у нее чему-то поучиться.
– Анька много чего умела, но это не значит, что всему стоило подражать. – Людмила продолжила изливать на меня негатив, накопившийся едва ли не за всю ее сознательную жизнь. – Анька уже в девятом классе могла не прийти домой ночевать. Наврет родителям, что она у подружки останется, и ей верят…
– Может, так все и было?
– Ага, конечно! Знаете, Аньке, с ее-то внешними данными, не составляло особого труда заводить новые знакомства. Есть такое выражение «менять мужчин, как перчатки». Так это про нее. А на меня никто внимания не обращал.
– Так уж и никто? – спросила я вместо сочувственных слов.
– Гораздо меньше, чем на нее. В институтские годы я встречалась почти два года с одним курсантом. А потом он получил лейтенантские погоны и уехал. Я его больше не видела. Анька стала язвить, что он встречался со мной лишь потому, что у нас дома его по выходным вкусно кормили. Наверное, она была права. Сергею не я нужна была, а мамины борщи и пироги. Когда мне было двадцать девять, я познакомилась с Константином. Мы встречались с ним несколько месяцев, и он сделал мне предложение. Знаете, что произошло потом?
– Ваш избранник не понравился родителям?
– Нет, он очень понравился и маме, и папе, но особенно – Ане. Я уже выбрала свадебное платье, а сестра взяла и отбила у меня Костю, но вскоре его бросила. Ко мне он, естественно, не вернулся. Вы думаете, я хоть одно сочувственное слово от родителей услышала? Нет! Мама сказала, что все к лучшему. Представляете?
– Наверное, она была права. Константин мог увлечься вашей сестрой или еще кем-нибудь уже после регистрации брака. Вы страдали бы не меньше, чем из-за несостоявшейся свадьбы.
– Да он бы не увлекся Анькой, если бы она сама не вешалась ему на шею и не щеголяла перед ним по этой квартире едва ли не в нижнем белье.
– В любом случае, ваша сестра остепенилась, влюбилась и вышла замуж…
– Как же, влюбилась она! – ухмыльнулась Людмила. – Это только наши наивные родители могли в это поверить, но меня-то не проведешь! Я-то знаю, что она вышла за Плотникова вовсе не по любви, а по расчету…
– А вот тут позвольте с вами не согласиться. Борис Федорович сказал, что Валерий был гол как сокол.
– Расчет может быть не только денежный. – Лицо Людмилы искривилось в некрасивой гримасе. – Я сейчас вам кое-что расскажу, а вы сами судите, что за всем этим стояло. Где-то за месяц до свадьбы я ответила на телефонный звонок и услышала примерно следующее: «Если ты думаешь, что замужество дает тебе право на расторжение контракта, то заблуждаешься. Хочешь спрыгнуть – плати неустойку». Эти слова явно были обращены не ко мне, а к моей сестре. У нас голоса очень похожи, нас даже родители иногда по телефону путали. Так вот, человек на другом конце телефонного провода назвал такую внушительную цифру, что у меня даже пропал дар речи. Я ничего не ответила, а просто повесила трубку. Аньке я тоже ничего не стала об этом говорить. У нас с ней уже тогда были натянутые отношения.
– А родители не пытались вас как-то помирить? – поинтересовалась я.
– Пытались, но подход был таким: Людмила – ты старше, ты мудрее, поэтому должна простить Анюту и сделать шаг ей навстречу. Она не виновата, что Костя тогда вскружил ей голову. Она была еще слишком молода и неопытна, чтобы понять его истинные намерения. Насчет ее неопытности они не угадали. Анька к своему совершеннолетию уже успела, как говорится, «пройти через огонь, воду и медные трубы». Знаете, как она выкрутилась из «предсвадебной» ситуации?
– Вы имеете в виду тот звонок с требованием какой-то неустойки? – уточнила я.
– Да, его. У вас нет никаких предположений? – В ответ на это я пожала плечами. После интригующей паузы Людмила сказала: – Через несколько дней кто-то угнал папин «Лексус», а ведь он стоял в гараже, и там была самая лучшая противоугонная система, которую только могли установить в Тарасове.
