— Конечно. Одежда — символ раскаяния и признания вины. Вы чувствуете себя виновной, Ева?
— За что?
— За то, что поддались чарам вещей Дамаль. Ее настоящая фамилия Буфоме, вы в курсе?
— Я неплохо ознакомилась с ее историей, — кивнула и опустила взгляд на тарелку перед собой. Вацлав продолжал ухаживать и сейчас положил мне нежный стейк с жареными овощами. Но еда не лезла в горло — а вот мой собеседник ел вполне с аппетитом.
— Вина я не могу вам предложить, — сообщил он, — все же вы беременны.
— Какая забота, — ответила чуть язвительно. — Особенно учитывая, какое будущее вы мне готовите. А что насчет моего ребенка? Часто приходится убивать беременных?
— Пару раз нам попадались беременные, — кивнул Вацлав. — Там был приличный срок, мы ждали, пока они родят.
Надежда было забрезжила во мне…
— Но с вами, Ева, особый случай.
Вацлав прожевал кусок мяса, промокнул губы салфеткой и чуть улыбнулся. Одними губами, взгляд оставался сосредоточенным.
— В те разы мы отдавали детей на воспитание в наши семьи. Ребенок рос, вступал в ряды Ордена, или, если была девочка, она становилась кому-то из нас верной женой. И таким образом дитя искупало грехи матери. Но вы, Ева, для нас слишком сильная угроза. За год собрать столько вещей Дамаль… я не могу и не хочу рисковать будущим. Поэтому ребенка вы заберете с собой.
— Будете спать после такого?
— Возьму грех на душу ради спокойного будущего.
Непробиваемый ублюдок! Я сжала вилку и мысленно представила, как втыкаю ее в горло собеседнику. Оказывается, бывает предел, после которого об убийстве думаешь почти спокойно.
— Кстати, — проговорил Вацлав, — после ужина предлагаю вам отдохнуть как следует. Завтра расскажете мне все о вещах Дамаль. Как именно вы их находили и где, какие были ощущения, почему вы решили собрать столько вещей и почему не стали одержимой.
— Почему так уверены, что я все это расскажу?
Улыбка у Магистра была жуткой, несмотря на безукоризненные зубы.
— Потому что я уверен, что вы не хотите вернуться к Алдо.
Наверное, ответ отразился на моем лице, потому что Вацлав удовлетворенно кивнул и спросил:
— Десерт?
Сильно пожалела, что мой токсикоз окончательно прошел.
Глава семнадцатая
На подлете к Риму Хан уже более-менее понял, что ему надо делать. И смирился с тем, что буквально через несколько часов наравне с Евой станет преступником номер один. Потому что вытащить ее оттуда и остаться незамеченным невозможно.
Еще в Шереметьеве, сидя в зале, он переписывался с Богданом. И теперь фразы друга скакали в голове огненными демонами.
«Ты же понимаешь, что даже если вытащишь, то приговоришь и себя?»
«Ты в курсе, что делают с приговоренными? Как их мучают? Групповое изнасилование, Хан».
«Даже если спасешь ее, понадобится куча врачей, чтобы вернуть твоей девушке здоровье и разум».
Черт, он старался отгонять те образы, которые его посещали.
Инквизиторы презирали такой способ, кхм, пыток. А вот Палачи не брезговали. Это им доставалась роль дознавателей. Беспомощная девушка, которая никому ничего не расскажет.
Во времена инквизиции ведьм тоже насиловали, потом эта практика перешла в Орден.
Он всегда понимал, что это мерзко, но сейчас на душе было особенно погано. Не только потому, что там находилась Ева.
«Ты старательно закрывал на это глаза, пока вся грязь не коснулась тебя напрямую. Чем ты лучше остальных? Тем, что не принимал участия? Но ты не пытался помочь, ты просто делал вид, что все хорошо».
Никакого оправдания себе он не находил.
Перед тем как вылететь, созвонился с человеком, чей номер прислал ему Богдан. Неправильно и глупо доверяться кому-то в таком деле, но выбора у Хана не было. Один он точно ничего сделать не сможет.
Его собеседник по имени Леон думал примерно так же.
— Я в курсе, что вы с Богданом друзья. Но, чувак, не боишься, что я доложу куда следует?
— О чем? — холодно поинтересовался Хан. — О том, что я попросил у тебя планы римского отделения? Может, я так редко там бываю, что уже начал плутать. И чтобы не позориться, решил освежить память.
— Умно, — хмыкнул Леон. — Но я же понимаю, что ради планов ты бы не стал меня дергать. Ладно, не молчи так сурово, Богдан тебе не соврал, я помогу и не стану задавать лишних вопросов. Знаешь почему?
— Почему же?
— Потому что, когда после аварии мне сказали, что я смогу только лежать и двигать исключительно глазами, именно Богдан оплатил мне операцию. Я тогда был прикрепленным к нему программистом-архивариусом. И только благодаря ему смог пусть и не встать на ноги, но передвигаться в коляске и продолжить работать, пусть и удаленно. Орден не стал тратиться, назначил только пенсию и сиделку. А в прошении кредита на операцию отказал. Вопросы есть?
Хан помолчал примерно минуту, прежде чем с гораздо более спокойной душой спросил:
— Так достанешь планы?
— Часа через два кину на почту.
И все равно определенная доля подозрения оставалась. Выйдя из самолета в Риме, Хан понял, что незаметно пытается угадать в толпе вокруг членов Ордена. Но все пока было чисто. Его не пасли.
Все равно он больше часа провел в одном из кафе аэропорта. Заодно и продумывал подробности спасения Евы. Каждый лишний час — это уменьшение шансов на то, что вытащит ее живой и здоровой.
Их. Вытащит их…
* * *
Меня весьма профессионально обрабатывали. Случись подобное год назад — сломалась бы моментально.
Вацлав оставил меня на несколько часов, посоветовав отдохнуть. Заперли меня в той же комнате, где я очнулась. Правда, в этот раз кроме лежанки, на которую и смотреть было тошно, мне выдали самый настоящий горшок. Я сначала недоуменно на него уставилась, потом мысленно расхохоталась. Отлично! Чем не тюрьма?
— Хорошего отдыха, Ева, — проговорил Вацлав, перед тем как выйти. — Через несколько часов я приду. И надеюсь, вы к этому времени примете здравое решение. И да, играть в героиню не стоит. Думаю, вы это понимаете?
Я промолчала, глядя поверх него в коридор. Несмотря на поздний час, там сновали люди.
Стоило двери закрыться, как я опустилась на пол. Но посидела недолго: он был просто ледяной. Хорошо хоть, оставили мне обувь. А вот платье было слабой защитой. Ткань грубая, но холодная. В комнате же было далеко не жарко.
Плюс постепенно подступала жажда. Я только теперь догадалась, почему еда была такой переперченной. Пить хотелось все сильнее, но нигде воды я не нашла.
