Я оказалась права: вместе с вещами перестал существовать и Орден. О нем теперь знали только я, Богдан и Хан.
Вацлав стоял во главе фирмы, где трудились эти двое. Мне пришлось увидеться с ним на нашей свадьбе. Хан объяснил, что в этой реальности отношения у них великолепные, и он не видит повода не приглашать отца. Да, да, здесь Вацлав усыновил его в пять лет. А женат он был уже третий раз, на матери Ирен. Та меня не помнила, но мы быстро подружились.
Тем не менее Вацлава я больше видеть не желала. Хан меня понимал, к счастью.
В остальном же все осталось как и прежде. Мама снималась в реалити-шоу, ее, как ведущую, просто рвали на куски. Бабуля в ожидании правнука продала свой домик и переехала в Ванкувер, поселилась недалеко от нас. И за ней тут же начали ухаживать два соседа. Один — пожилой итальянец с громким голосом, в прошлом какой-то дирижер, а второй — японец, обожавший истории. И чем они смешнее, тем лучше.
Что касается Богдана… я к нему привыкла. Не знаю, смогу ли когда-нибудь забыть, кем он был, но все возможно. Тем более в последнее время он разительно изменился, и тому были причины. Приятные причины.
Весеннее солнце уже щедро осыпало лучами все вокруг. Здесь, в Ванкувере, мне дышалось гораздо легче. Близость океана, влажность — я просто расцвела.
А Хан наконец-то начал снова улыбаться.
Я не скучала по вещам Дамаль. И, оглядываясь назад, все же понимала, что успела попасть под их влияние. Они уловили мою обиду и желание мести, усилили их. Правда это или ложь… не знаю. Пусть они останутся в прошлом навсегда.
Расправила плечи, улыбнулась толчку ребенка и не спеша направилась к дому. Впереди меня ждали приятные хлопоты.
Где-то в Румынии
В ювелирной мастерской, несмотря на окна и солнце за ними, ярко горела лампа над рабочим столом. И лилось негромкое мурлыканье странной, но притягательной мелодии.
— Красота какая…
Мурлыканье прекратилось. Средних лет брюнетка сняла с лица необычного вида очки и медленно улыбнулась, разглядывая свое новое творение.
Тонкое платиновое ожерелье, украшенное мелкими сапфирами. Они посверкивали и переливались, пока она чуть покачивала его в руках.
Она дала ему жизнь, которая рвалась в этот мир.
И снова по мастерской полилась негромкая мелодия.
