Не могу сказать, что меня так уж волнует ее обувь, но эти сапоги смотрятся чересчур неженственно даже на юной и стройной фигуре. Они диссонируют с длинными мягкими волосами; кажется, что у нее, как в детской игре, верхняя половина от одного героя, а нижняя – от другого. Фин в детстве обожал соединять пиратов и балерин, фермеров и овец. Помню, как я радовалась, слыша его беззаботный смех. Пожалуй, счастливее всего он был до школы. От этой мысли становится невыносимо грустно, и я чуть не забываю ответить Саше.
– Такое ощущение, что нас не было сто лет. Уже почти две недели, как мы вернулись.
– Это упрек? – В знак протеста она подбрасывает листья еще выше. – Я тебя не избегаю, просто дел невпроворот.
Нет, всего лишь констатация факта, заверяю я и тут же удивляюсь, что говорю в стиле Роба. Впрочем, Сашу ответ удовлетворяет.
– Конечно, было бы здорово видеться почаще, – говорю я. – Например, я бы показала тебе наш новый ремонт.
– Мам, я скоро заеду! – Она не то обороняется, не то отмахивается с неуловимой ноткой превосходства, как будто ее согревает некая тайна, которой она не готова делиться с матерью. – Ну правда, дел по уши!
– Например? – подначиваю я, изображая уверенность в себе. Мне снова хорошо: любимая дочь рядом, под ногами шелестят бурые листья. Внезапно меня осеняет. – У тебя кто-то есть?
Саша высвобождает руку и молча идет дальше, однако ее губы трогает озорная улыбка.
Мы садимся на скамейку в самом укромном уголке, который удалось найти, – под голыми ветвями дерева. Мы не виделись месяц: после нашего возвращения Саша две недели не могла найти время встретиться. В ожидании я ходила за рабочими с тряпкой и пылесосом и бесконечно готовила им чай. Они обещали закончить к нашему возвращению, а на деле ремонт завершился только сейчас. Потом мы разбирались со столом, который не влез в кабинет, и новыми жалюзи, но наконец все позади. Как ни странно, ремонт меня совершенно не вдохновлял; всем руководил Роб, даже выбором цветов для бывшей Сашиной комнаты и подчеркнуто массивной мебели для своего нового кабинета. Для меня главное было – навести порядок за оставшиеся до дня рождения две недели.
Саша достает из рюкзака контейнер для еды и, поддев ногтями ободок, снимает голубую крышку. Наружу вырывается затхлый воздух. Она объясняет, что это блюдо для веганов – смесь чечевицы с бобами, хотя пахнет оно скорее рыбными консервами.
– А у тебя что? – Она с любопытством наблюдает, как я разворачиваю объемистый пакет с сэндвичами.
– Твое любимое – чиабатта с тунцом. – Я протягиваю ей сэндвич. – Я уговариваю отца похудеть после праздников, и мы стараемся есть меньше мяса.
– А я стараюсь не есть мясо и рыбу. – Подмигнув, Саша берет сэндвич и вытряхивает содержимое контейнера в урну.
– Твой новый парень – вегетарианец? – спрашиваю я, откусывая хлеб с тунцом. Остальное я хочу сберечь для Саши; если у нее роман, то явно на стадии, когда от любви худеют. Стадия уюта и округлостей еще впереди.
– Не понимаю, о чем ты, – говорит она с набитым ртом. И добавляет с улыбкой: – Вообще-то он веган.
– А ты нас познакомишь?
– Угу. – Она продолжает жевать, прикрывая рукой рот. – Но он не в твоем вкусе.
Убеждаю дочку, что если он нравится ей, то понравится и мне.
– Он обаятельный, думаю, ты это почувствуешь. Насчет папы сомневаюсь.
– А почему? – Я вытираю каплю майонеза с ее холодной щеки.
– Он интересуется политикой, – гордо произносит Саша, как будто несет плакат с этими словами на демонстрации. – И не так, как вы.
Интересно, как случилось, что наша дочь успела так отдалиться?
– А ты познакомишь нас с… как его имя?
– Томас. – Саша принимается за очередной сэндвич, снова чуть заметно улыбаясь. – Посмотрим. Мы только начали встречаться. Он немного старше меня.
Возраст неважен, неожиданно для себя говорю я – видимо, напуганная ее предыдущими выпадами. Главное, чтобы он к тебе хорошо относился. Спросить, на сколько именно старше, я не решаюсь. Улыбнувшись, Саша милостиво сообщает, что, пожалуй, они как-нибудь заедут к нам пообедать в воскресенье.
– Мы всегда рады твоим друзьям, – отвечаю я.
Судя по взгляду, дочь размышляет, можно ли мне верить. Я и сама сомневаюсь. Мы с Робом как-то не обросли друзьями, все приятельские отношения сами собой распадались со временем. Неизвестно, в ком было дело – в них или в нас. Роб никогда не нуждался в общении, для него существовали только «мы», однако теперь «мы» – это я и он. А иногда этого недостаточно. У него были коллеги, а у меня – дети; не очень дальновидно с нашей стороны, и я не знаю, как исправить ситуацию. Любые мои попытки расширить круг общения Роб отметал. Он твердо убежден, что нуждается и будет нуждаться только во мне.
– Разве мы не ладим с людьми? – спрашиваю я.
– С людьми вашего круга – ладите, – отвечает Саша.
– Вот как? – Меня задевают ее слова, особенно если учесть, что в них есть доля истины. Я всегда считала себя щедрой и даже высоконравственной, но, пожалуй, стоит задуматься об избирательности в общении за последние годы. Я ведь не нахожусь вместе с Робом ежеминутно; после отъезда Фина в университет у меня масса свободного времени.
Саша поднимается со скамейки.
– Мне пора.
«Мы ведь только что пришли!» – едва не восклицаю я. Неужели у нее не найдется часа на обед? Я даже не успела показать ей отпускные фотографии!.. Но она уже шагает к выходу. Я нагоняю ее и иду рядом, наслаждаясь бесценными минутами в обществе дочери и испытывая за них странную благодарность. Она машет мне на прощанье, и, ощутив предательский ком в горле, я спешу уйти. Выждав время, за которое Саша точно окажется в здании, я позволяю себе оглянуться и утираю нелепые слезы. Я жалею, что не обняла ее, не договорилась о следующей встрече, не настояла, чтобы она заехала на обед в одно из воскресений. Она ничего не спросила о брате и ни словом не обмолвилась о моем дне рождения. Я смотрю на вращающуюся дверь, которая похитила мою дочь, на офисных работников, снующих туда-обратно. Знают ли они Сашу лучше меня? Посвящены ли они в ее тайны?
Среди ниш и колонн соседнего здания притаилась неприметная дверь с вывеской «Центр социальной помощи – добро пожаловать!» Я наверняка не раз проходила мимо нее. Тогда вывеска ни о чем мне не говорила, а теперь напоминает о предложении Саши попробовать себя в качестве волонтера. Я снова начинаю испытывать угрызения совести за свою зашоренность и оторванность от реальной жизни. Раньше у меня были более сильные нравственные ориентиры, более широкие взгляды, а теперь я погрязла в ремонте и планировании отпусков. Я на распутье: с одной стороны, меня охватывает порыв найти новую цель в жизни, а с другой – трудно решиться на такую спонтанность. Тем не менее, повинуясь внутреннему импульсу, я иду к двери – просто посмотреть.
В дверях я цепляюсь карманом пальто за ручку и, торопливо пытаясь освободиться, слышу чьи-то шаги – шаркающие, как у пожилых людей. Наконец отцепившись от ручки, я оборачиваюсь и сталкиваюсь с седой дамой, еще более растерянной, чем я.
