– Именно! Правда, я до сих пор чувствую себя почти симулянткой.
Историй было множество. Кто-то пролежал недели в коме и заново учился ходить и разговаривать, кто-то потерял работу или партнеров, побочные эффекты лекарств. Мои проблемы казались сущим пустяком. Мне не пришлось выбивать компенсацию у работодателя, учиться писать собственное имя или вешать себе на кухне инструкцию по завариванию чая.
Мэтт проявил профессиональный интерес.
– Речь не о том, кто больше достоин сочувствия и кому тяжелее всех. Каждый из вас проходит длительный период восстановления, и каждый преодолевает свои трудности, но всех объединяет общая беда. И не нужно обесценивать свои проблемы. Наша цель – выслушивать и поддерживать друг друга. Когда я получил травму мозга…
– О, а я думала, вы консультант… – Я удивленно прикрываю рот ладонью, дожевывая печенье.
– Так и есть. – Он поворачивается ко мне боком: за ухом белеет полоска шрама, уходящего к волосам. – Катался на лыжах без шлема и врезался в дерево. Мне сделали срочную операцию по удалению тромба, после которой я полгода не мог ходить. До этого я работал инструктором в автошколе, пришлось переучиваться.
– Невероятно! Я бы в жизни не догадалась.
– В том-то и дело, Джо. Наши травмы заживают и становятся незаметными для окружающих, но не для нас. Именно поэтому мы нуждаемся в себе подобных – в людях, которые по себе знают, каково нам.
Парни, с которыми он недавно перешучивался, бросаются друг в друга печеньем. Мэтт подходит к ним; теперь я замечаю не только шрам, но и легкую хромоту.
– Мэтт молодец, правда? – раздается из-за спины.
Этот голос – размеренный и слегка невнятный – я сегодня уже слышала на встрече. Обернувшись, я мгновенно узнаю его обладательницу – разговорчивую блондинку, которая нырнула в мелкой части бассейна и повредила несколько позвонков и череп.
– Да, настоящий профессионал. Я не знала, что у него тоже была травма.
– Если не видеть шрама, то и не догадаешься, верно? – Она смотрит на Мэтта, а тот улыбается в ответ. – Он – чудо. – Оперевшись о столешницу, блондинка пристраивает костыли рядом.
– Вы тоже. – Окинув взглядом комнату, я добавляю: – Вы все.
– Вам понравилось? – Она отхлебывает чай. – Придете еще?
– Наверное. – Мысленно я задаю себе тот же вопрос, только отвечаю иначе. Я рада, что пришла и на несколько часов отвлеклась от своих проблем, возможно, получила какое-то представление о будущем и ощутила себя независимой. И все же это не для меня. И без того масса забот. Может, вернусь позже, если еще будет нужно. Конечно, грустно осознавать, что восстановление памяти – долгий процесс и нет способов его ускорить. – Надеюсь, что обойдусь. – Чувствуя свою бестактность, я спохватываюсь: – Простите, я не хотела…
Блондинка и не думает обижаться.
– Поначалу руки опускаются. Ждешь, что память – бац – и восстановится, а ничего подобного, – отвечает она, стараясь тщательно проговаривать слова. Я уже знаю, что от усталости ее речь становится совсем невнятной. – Я когда-то думала, что однажды проснусь и… – она аккуратно ставит чашку на блюдечко, – …и все будет как прежде, а на самом деле должно пройти время. Надо набраться терпения. Порой мне кажется, что я уже все вспомнила, а потом вдруг всплывают новые подробности, словно в пазл добавляется очередной кусочек.
– У вас тоже была амнезия?
– Три месяца. Я думала, сейчас Рождество, а была Пасха. – Блондинка искренне смеется.
На встрече она тоже рассказывала свою историю, хотя остальные ее наверняка неоднократно слышали. Они с семьей были в ЮАР, когда все случилось. Транспортировка на родину потребовала титанических усилий и обошлась страховой компании в «нереальную сумму».
– Со временем ваша память восстановилась? – спрашиваю я.
– В целом, да. Но насильно не получится, нужно ждать триггеров. – Глядя на мое растерянное лицо, она объясняет, как песня, запах, определенное место или слова помогают вспомнить эпизоды прошлого. – Триггеры как будто вытаскивают наружу воспоминания. Если себя заставлять, никогда не будешь уверен, так правда было, или ты все выдумала. – Она снова облизывает розовые губы и смеется. – По крайней мере, я так думаю. Муж показал мне фото отеля в Йоханнесбурге, где я получила травму, а у меня ничего не шевельнулось – абсолютно ничего! Тогда он отвез меня туда, и я все вспомнила. – Опершись на костыль, она щелкает пальцами: – Раз – и готово!
Мне хочется ее обнять: наконец кто-то вселил в меня надежду. Нужно полагаться на факты и перестать изводить себя, силясь восстановить в памяти события, которых могло и не быть.
Домой я еду без приключений. Я позволяю мыслям течь своим чередом, стараясь следовать совету блондинки и ничего не форсировать, но вскоре снова берусь за старое и стараюсь вглядеться в прошлое, особенно в тот самый, мучительно неуловимый образ.
Мне не видно его лица. Я провожу кончиками пальцев по обнаженной спине и изнываю от желания. Он оборачивается, однако лицо остается в тени.
Я стараюсь сосредоточиться на дороге – и все равно чувствую на себе его взгляд.
Густые темные волосы падают ему на глаза, скрывая черты лица. Видно только большой рот и манящую широкую улыбку, которая становится все ближе.
В голове роятся вопросы. Неужели я правда искала утешения на стороне? И допускала мысль о разводе? А я думала, что хорошо себя знаю. Я жена и мать. Верная, надежная. Цельная. В голове не укладывается, что реальность так далека от моего представления о своей жизни. Мы с Робом отдалились друг от друга, как будто постоянно защищаемся. Что-то разрушило доверие между нами. Что-то ужасное, если из-за него на смену близости пришли подозрительность и обман.
Декабрь прошлого года
– Роб, Фин, это вы? – Я сбегаю по лестнице и застаю обоих на входе, увешанных сумками и коробками. Роб толкает пяткой дверь, спеша укрыться от непогоды. Ветер с завыванием рвется в дом, ливень барабанит по крыше и заливает окна. Грозы бушуют всю неделю, и конца им не видно.
– Привет, мам! – Фин позволяет себя обнять.
– А ну, покажись! – Я отодвигаюсь от него на расстояние вытянутой руки. – Худой какой! – Куртка, которую я купила ему в университет, еще сильнее обвисла на плечах, да и щеки заметно впали. – Тебе нужно больше есть.
– Я так ему и сказал. – Роб тащит объемистый мешок для мусора. – Это все в стирку. Куда положить?
– Отнеси, пожалуйста, в комнату для стирки, – отвечаю я, не отводя глаз от сына, уткнувшегося взглядом в ботинки. – Прошу тебя, Фин, перестань худеть.
– Мам, у меня все хорошо, – улыбается он. – Честное слово!
Я улыбаюсь в ответ, но его тонкие как спички руки и ноги до сих пор стоят у меня перед глазами. Ему было девять, и его дразнили старшие мальчишки, а он в знак протеста каждый день выбрасывал обед, а за ужином едва прикасался к еде. Причину мы так толком и не узнали.
