– Но?
– Без всяких «но».
– Слушай, мам… – Снова долгая пауза. – Ты что, папу боишься? Брось, я ничего ему не скажу.
Вот опять. Впервые я заметила это в день возвращения из больницы. Роб и Саша стали иначе себя вести друг с другом, словно теперь их разделяет нечто невысказанное и мрачное. Между ними по-прежнему есть особая связь, и все же их отношения в корне изменились. Когда она проговорилась, что Фин бросил университет, Роб мгновенно вспылил, словно только и ждал повода выплеснуть накопившуюся злость, не учитывая, что Сашина оплошность была случайной. А она обвинила его в том, что он «дергает за веревочки, регулируя, что можно говорить, а что нельзя».
– Вы с папой повздорили? – Головная боль мешает сосредоточиться. – И не хотите рассказывать?
Саша долго молчит – если бы не шумное дыхание в трубке, я бы решила, что связь прервалась.
– Ничего подобного, – наконец говорит она. – С чего ты взяла?
– Саша, если вы что-то скрываете…
Она снова выдерживает паузу.
– Извини, я обещала папе.
– Что обещала?
– Мам, я на работе. Сейчас не самый подходящий момент.
Я откидываюсь на подушки. Голова гудит еще сильнее.
– Саша, я хотела бы знать сейчас.
Я ожидала, что она снова сошлется на работу, но внезапно получаю ответ, причем Саша выпаливает все на одном дыхании, и я не успеваю сразу воспринять услышанное.
– Папа велел нам с Фином ничего тебе не говорить, обещал, что сам расскажет, когда придет время, ты окрепнешь и все такое. По его словам, прошлый год выдался настолько ужасным, что… – Осекшись, она умолкает.
– Что, Саша? Давай договаривай!
– Не могу, мама. Папа желает тебе добра, я уверена.
– Что это значит?
– Может, я его неверно поняла…
– Саша, я серьезно. Расскажи, я имею право знать!
– Только если пообещаешь не говорить папе.
Я заверяю ее, что буду молчать. Саша откашливается.
– Я расскажу лишь потому, что желаю тебе выздороветь как можно скорее. И потому что я с ним не согласна – ты имеешь право знать.
– То есть твой отец не хочет, чтобы я выздоровела?
– Конечно же нет! Просто…
– Так что же он все-таки сказал?
– Что если ты ничего не вспомнишь, то, может, оно и к лучшему.
Вслед за признанием Саша немедленно бросается оправдывать отца: она уверена в его добрых намерениях, он просто перебарщивает с заботой. И вообще, зря она рассказала. Я ведь не выдам ее папе, правда? В довершение всего Саша заявляет, что могла ошибочно истолковать его слова. Собственно, наверняка так и было – да-да, теперь она в этом не сомневается. Жаль, что я огорчилась, лучше мне не забивать себе голову. Ей пора, сейчас зайдет начальник. Я умоляю ее объяснить подробнее, но она вешает трубку.
Уставившись на телефон, я решаю не давить на нее. Прежде всего я зла не на Сашу, а на мужа. Выходит, пока я мучаюсь от неизвестности, он и в самом деле специально утаивает от меня информацию. Я торопливо спускаюсь на нижний этаж, опасаясь, что Роб вернется с работы, прежде чем я осуществлю задуманное.
Я сажусь за ноутбук и просматриваю множество сайтов, найденных по моему запросу. Мне нужен самый простой дешевый телефон, который нельзя выследить. В конце концов я выбираю привычную модель, только другого цвета – розовый «металлик», а не светло-серебристый. Оформляю заказ с доставкой на следующий день – правда, есть небольшой шанс, что Роб еще не уйдет на работу. Всегда можно притвориться, что я перепутала – тем более в моем состоянии даже и притворяться особо незачем. И только на страничке оплаты я понимаю, что у меня нет возможности остаться незамеченной. У нас все общее – банковский счет, кредитные карты; меня всегда оформляли как дополнительного держателя карты, и Роб – сам бухгалтер – тщательно проверяет движение средств по счетам. Затем в голове само собой всплывает: «Я как раз недавно заказала новую карту на свое имя». Я роюсь в сумочке и тут же начинаю сомневаться, что мне это приснилось. Все карты аккуратно разложены по кармашкам кошелька из дорогой кожи, они потерты и явно давно в употреблении. Вдруг в заднем кармашке на молнии я обнаруживаю новую красно-черную глянцевую карточку – еще даже не подписанную. Не помню, как и зачем я ее оформила, но точно помню, что исключительно на свое имя. Я ввожу данные карточки для покупки, ставлю подпись на обороте и, спрятав ее в кошелек, проверяю, нет ли сообщений от Роба, зачем-то озираясь, словно ожидаю, что он молча стоит за спиной.
Пережидая прилив адреналина от новой покупки, я окидываю взглядом лестницу и представляю, как Роб толкает меня в спину. Он был в ярости и хотел, чтобы я забыла нечто – то, что скрывает от меня сегодня. Сейчас мне почему-то проще поверить, что в ярости он потерял самообладание. Поежившись, я возвращаюсь к ноутбуку и удаляю историю в браузере, затем захлопываю металлическую крышку и непроизвольно вздрагиваю от щелчка.
Мы были счастливы вместе, когда отвозили Фина в университет. Если верить Робу, то и в отпуске все было прекрасно. Что же произошло потом? С чего началось отчуждение? Прикрыв глаза, я пытаюсь вообразить, что такого могло случиться за год, если не меньше. Но, как и прежде, не нахожу ответов.
Январь этого года
Сначала раздается возмущенный крик Роба. Я аж невольно отскакиваю от лестницы и возвращаюсь в кухню. Фин что-то тихо говорит в ответ. Я поднимаю глаза к потолку, сжимая в руках еще теплое после сушки полотенце. Хочу зарыться в него лицом и сделать вид, что все это неправда. Хочу, чтобы Роб был добр к нашему сыну и смог его выслушать, но сверху снова доносится крик.
Я сама виновата. Я ведь сразу заметила, что Фин еще более замкнут, чем обычно, что он похудел и что-то недоговаривает, но старалась делать вид, что все хорошо, ради праздника. Не прислушалась к собственной интуиции, и напрасно. Худшего Рождества у нас еще не было, включая тот год, когда мы провели его с больными родителями. Елка на нижнем этаже осыпается, иголки падают от малейшего прикосновения. Хочется отмотать время назад и сделать все по-другому… А с другой стороны, что мы могли изменить? Фин принял решение еще до приезда домой, просто рассказал только сегодня – в день, когда должен был возвращаться в университет.
Тишина действует на нервы. Я вновь смотрю вверх, представляя разговор Фина с отцом. Они не очень близки – скорее общаются по-приятельски. Робу всегда было легко проявить любовь ко мне или к Саше, а вот Фину оставалось о ней только догадываться. «Разумеется, он знает, как я к нему отношусь». Правда, любимая дочь до сих пор не хочет видеть отца. За день до сочельника мы с Фином встретились с ней в ресторане, поели запеканки из баклажанов и обменялись подарками. Вышло ужасно неловко. Наверное, вообще не стоило встречаться. С другой стороны, я не могла больше терпеть, от Сашиных редких сообщений и односложных ответов по телефону душа болела все сильнее. Единственным утешением на этом странном обеде было видеть, что дети по-прежнему очень дружны между собой и относятся друг к другу как взрослые. Жаль, что Роб не в курсе, с каким интересом они слушают друг друга и как искренне смеются. Впрочем, как основной виновник ссоры, он правильно сделал, что не пришел.
