— Абсолютно все. Прошу учесть: все указал добровольно, — попросил «двадцать второй».
— Учтем. Что и где спрятано еще?
— Я все показал. Деньги видели. Оружие сдал. Остальное было в подвале. Доверьте мне.
«Двадцать второго» увезли. В доме и на участке провели самый тщательный обыск. Проверили щупами и миноискателями. Но ничего действительно не обнаружили.
В Москве тем временем следили за каждым шагом связного. Он вернулся к себе на Трубниковский, часа три просидел дома и уже вечером снова вышел на улицу. Прошел переулками до Патриарших прудов и тут опустил в ящик письмо. После этого он снова вернулся домой. А утром на третьи сутки к окошечку, где выдавалась корреспонденция на букву «Т», прихрамывая подошел человек в форме железнодорожника и протянул свой паспорт. Работница взяла паспорт, нашла письмо на имя Трушина и вручила его адресату. Тот, забрав письмо, ушел. А работница Главпочтамта зафиксировала сведения о его прописке. Трушин проживал в Костроме на улице Власьевской. Родился он в городе Галиче Костромской области в 1884 году. До этим данным в отделе уже через два часа знали, что Трушин лицо фактическое, паспорт у него не фиктивный. Он работает проводником в поезде Москва — Кострома и в данный момент находится в рейсе. Позвонили на вокзал. Получили справку. Поезд на Кострому ушел сорок минут назад. Можно было предполагать, что письмо связного тоже уехало с ним. Но было не ясно: в каком пункте по пути следования до Костромы Трушин передаст его Барановой? И будет ли вообще передавать его непосредственно ей самой? Учитывая это, решили Трушина с поезда не снимать, в пути не задерживать, а дать возможность добраться до дома. Сделали это только для того, чтобы не вызвать у Барановой никаких подозрений, потому что арестовывать ее на этом этапе было еще рано. О ней нужно было получить как можно больше информации. Но, разумеется, так, чтобы она даже не подозревала, что ее персоной уже давно занимаются серьезнейшим образом.
Самым близкостоящим к Барановой связным, по данным, которыми на тот момент располагал отдел, был Трушин. Работу с ним поручили Медведеву. Для этого майора немедленно перебросили из Ташкента в Кострому.
Чтобы Медведева побыстрее ввести в куре всех последних событий, из Москвы к нему на несколько дней послали Петренко.
Параллельно продолжалась работа с «двадцать вторым».
— В сентябре прошлого года вас видели возле дома Барановой в военной форме. А при обыске в вашем доме ее не обнаружили. Где она? — спросили его на очередном допросе.
— Есть форма. Цела. Хранится у родственницы, — ответил «двадцать второй».
— У какой родственницы?
— У той самой, которая проживает в проезде Соломенной Сторожки.
— Почему вы храните ее там?
— А где же мне было в нее переодеваться? Дома? Меня бы обязательно увидел в ней кто-нибудь из соседей. А это сразу бы вызвало всякие подозрения. А в Москве кому до меня есть дело?
— Где вы взяли форму?
— Все купил на толкучке.
— А документы, подтверждающие, что вы офицер? Где они? И где вы взяли их?
— И все документы тоже у родственницы. Мне их в начале сорок третьего года прислала Баранова.
— Какое участие принимала во враждебных Советскому государству делах ваша родственница?
— Абсолютно никакое. Она по старости лет ничего уже не понимает и только ждет, когда я к ней заеду и привезу какие-нибудь продукты и деньги.
— Что еще вы храните у родственницы?
— Ничего.
Обыск у родственницы делать не стали. И опять исключительно из-за Барановой. Ведь ей предстояло там поселиться. А разговоры о том, что квартиру недавно обыскивали, обязательно дошли бы до нее.
— Зачем вам понадобились билеты в Большой театр?
— Получил из центра задание собрать все имеющиеся образцы.
— Для чего?
— Мне это неизвестно, — ответил «двадцать второй» и посетовал: — Мне вообще никогда не объясняли «зачем». Мне только приказывали.
Между тем приближался срок выхода «двадцать второго» на связь со своим центром. К этому времени была собрана вся необходимая информация о связном, который приходил к нему в дом в Софрине и передавал поручения Барановой. Доронин изучал документы, собранные в заведенное на «двадцать второго» дело, и невольно отдавал должное хватке и сноровистости Барановой. Целиком и полностью ее заслугой было повторное вовлечение в активную антисоветскую деятельность этого человека, который уже однажды выступал с оружием в руках против советской власти. Да, Степин В.С. на самом деле был инвалидом Гражданской войны. Но до того как им стать, был унтер-офицером старой русской армии. Всю Первую мировую войну прослужил в тылу и принимал участие в подавлении народных выступлений. Революцию встретил враждебно. Во время Гражданской войны воевал на стороне белых в Поволжье. Когда Доронину стала известна эта деталь из биографии связного, он сразу вспомнил подполковника Судзиловского, первого мужа Барановой. Поднял в архиве собранные им по делу Судзиловского материалы и к удовлетворению своему обнаружил, что оба они, и подполковник, и унтер-офицер, служили в одних и тех же частях и учреждениях. И вполне могло быть, что Степин служил у Судзиловского денщиком. По крайней мере осуждены они были одним и тем же Сызраньским губернским судом и приговорены: подполковник как заклятый враг советской власти к расстрелу, а унтер-офицер, как личность хоть и злобствующая против трудового народа, но подчиненная, малограмотная да еще раненая, — к длительному сроку заключения. Отбыв наказание, Степин вернулся к жене в Москву. Тут его прошлого никто не знал. Он устроился истопником в котельной дома, в котором жил. Людям на глаза показывался редко, в разговоры о былом старался не вступать. После смерти жены остался один, со временем выхлопотал у гуманного Советского государства пенсию. Когда и как разыскала его Баранова, Доронин, естественно, узнать не мог. Но то, что в один прекрасный день она заявилась к нему в гости и вновь уговорила или принудила взяться за старое — в этом Доронин не сомневался нисколько. Но кто был вторым связным, который брал контейнеры из тайника в трубе и которого, как утверждал «двадцать второй», он никогда в глаза не видел, оставалось неясным. И именно с этой целью задумывался сеанс связи «двадцать второго» с центром. Впрочем, неясен был не только сам связной. Не менее важно было выяснить, каким образом он получал задания от центра вовремя забрать из тайника посылку.
Предположений на этот счет в отделе было много. Но требовалось все знать совершенно точно.
Если бы не график, по которому выходил на связь «двадцать второй», Доронин уже давно бы отправил в его центр нужную дезинформацию. И первой причиной его торопливости было то, что весь отдел с нетерпением ждал возвращения Круклиса. И всем хотелось к его появлению в Москве сделать как можно больше. Потому что все были абсолютно уверены в том, что полковник вернется не с пустыми руками, что он привезет и выложит на стол нечто очень важное. И что-то такое же важное для того дела, которое они делают сообща, должны подготовить и они, его подчиненные, его ученики.
