— О, мой бог, — смиренно улыбнулся Хенгельхаупт. — Позволяю. И только потому, что бесконечно верю в вашу искренность. Хайль Гитлер!
— Хайль! — ответил Краусс и осушил бокал до дна.
Хенгельхаупт тоже выпил.
— А вы не забыли отправить связного в Москву? — спросил он.
— Он уже летит туда, оберштурмбаннфюрер, — взглянул на часы Краусс. — И через два часа будет выброшен в районе Солнечногорска. Оттуда до Москвы всего шестьдесят пять километров. Сутки там…
— А назад?
— А назад у него есть несколько ходов. Но…
— Мне нужны фотографии.
— Я послал своего лучшего разведчика, оберштурмбаннфюрер. Он возвращался из России шесть раз. Будем молить бога, чтобы вернулся и седьмой.
— Когда?
— Когда фронт стоял под Пустошкой, Новоржевом и Псковом, ему для этого требовалось десять дней. Теперь же, когда русским пришлось отдать Мадону, я думаю, это может занять полмесяца, — подсчитал Краусс.
— Черт побери! — бросил на стол салфетку Хенгельхаупт. — Но в Берлине подумают бог знает что, если от меня не будет так долго никаких вестей.
— Но ведь и самолета еще нет, — заметил Краусс.
— В какой-то мере это нас еще спасает, — согласился Хенгельхаупт. — Но если он прилетит сюда завтра?
Краусс беспомощно развел руками.
— По нашей ли вине, оберштурмбаннфюрер, уже давным-давно многое делается совсем не так, как того хотелось бы…
Хенгельхаупт долго молча курил, глядя куда-то в окно. Потом спросил то ли Краусса, то ли самого себя:
— Значит, ждать?
— Ждать, оберштурмбаннфюрер. Но шифровку можно послать уже сейчас, — посоветовал Краусс.
— Какую?
— Все проверено. Подготовка практически закончена. Ждем средства доставки и окончательный приказ о начале операции, — мягко предложил вариант Краусс.
— А ведь это на самом деле так! — улыбнулся Хенгельхаупт. — Да и черт с ними, с этими дополнительными фотографиями. Кто о них в конце концов знает, кроме нас с вами?
— Никто, оберштурмбаннфюрер, — подтвердил Краусс.
— Ну а никто, так и будем считать, что дело действительно не за нами, — с облегчением вздохнул Хенгельхаупт и налил себе еще вина.
На следующий день в Берлин послали не одну, а две шифровки. Одну Шелленбергу с уведомлением о полной готовности, за исключением «Арадо-332». Вторую — в контору «Мессершмитта», с настойчивой просьбой как можно быстрее доставить заказ по месту назначения.
Двадцатого августа 1944 года Красная армия освободила Гостыни.
Двадцать второго советские войска перерезали железную и шоссейную дороги Валга — Тарту. Двадцать пятого немцев выбили из Тарту. Двадцать шестого Красная армия освободила Вереви, Палуперу и еще 70 населенных пунктов. Двадцать восьмого — железнодорожную станцию и город Гулбенэ и еще 40 населенных пунктов. Бои уже шли на самой границе с Восточной Пруссией. В помещении «Русланд-Норда» появились металлические и деревянные ящики, в которые начали упаковывать многочисленные дела шпионского ведомства. Двадцать девятого августа советские войска, продвигаясь юго-восточнее Валги, освободили Тахеву, Лывакас, Блюме и еще более 60 больших и малых населенных пунктов. Хенгельхаупт каждый день звонил в Берлин и на производство. Но только в ночь с двадцать девятого на тридцатое августа долгожданный «Арадо-332» приземлился на военный аэродром под Ригой. Утром тридцатого Хенгельхаупт, едва глянув на это чудо авиационно-шпионской техники, с первым же попутным самолетом умчался в Берлин. Сопровождавший его на аэродром Краусс заметил, что посланный в Москву агент через день-два должен вернуться и что оберштурмбаннфюреру, пожалуй, стоит немного задержаться. Но Хенгельхаупт в ответ только безнадежно махнул рукой.
— Какой агент? Кого ждать? Я думаю, как бы через пару дней мне самому не пришлось встречать вас в Темпельгофе, — сказал он и улетел. И в тот же день был принят для доклада Шелленбергом.
Вопреки ожиданиям бригаденфюрер был совсем не сердит. И даже невесело, но пошутил:
— Один или вместе со всем хозяйством пожаловали? — вопросом встретил он начальника восточного отдела.
— Один, бригаденфюрер. Но вся самая секретная документация уже подготовлена к эвакуации, — доложил Хенгельхаупт.
— Охо-хо, — вздохнул Шелленберг. — С чем же вы вернулись?
— Подготовка агентов полностью закончена. Операции можно давать зеленый свет, — доложил Хенгельхаупт.
— Вы проверили все лично?
— Абсолютно все, бригаденфюрер.
Шелленберг ни о чем больше не стал расспрашивать, а снял трубку с белого телефонного аппарата. Все знали, что это был аппарат прямой связи с шефом РСХА.
— Обергруппенфюрер, я готов доложить вам о результатах поездки Хенгельхаупта в Ригу, — сказал он. И добавил: — Мы зайдем с ним вместе.
Кальтенбруннер, очевидно, согласился принять их немедленно. Потому что, положив трубку на аппарат, Шелленберг объявил:
— Идемте, Хенгельхаупт, идемте. Нас ждут. И ждут уже давно…
Хенгельхаупт почтительно поклонился, пропуская начальника вперед. Поспешность, с которой они оба приняли его, была поразительной. И объяснить ее можно было только тем, что, очевидно, и Кальтенбруннеру не терпелось доложить обо всем рейхсфюреру.
В приемной начальника РСХА об их визите уже были предупреждены, потому что их не задержали ни на секунду. Перед Шелленбергом раскрыли дверь в кабинет и вытянулись по стойке «смирно». На Хенгельхаупта даже не взглянули. Но оберштурмбаннфюрера никогда не волновало, как он будет входить в кабинет начальника. Он всегда думал о том, как будет выходить оттуда. Формула древних: на щите или со щитом — оставалась для таких случаев исключительно современной.
Однако на сей раз эту формулу дополнили еще одним вариантом. Хенгельхаупта не вынесли на щите. Но и со щитом его выпустили из кабинета шефа РСХА, так сказать, под честное слово — что все будет, как задумано, как очень хочется, чтобы было только так и не иначе.
Обергруппенфюрер был, как всегда, холоден, строг, весьма озабочен, но на сей раз необычно разговорчив.
— Все ли сделано для того, чтобы обеспечить полный успех операции? — спросил он.
— Все, обергруппенфюрер, — четко ответил Хенгельхаупт.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно.
— Я могу об этом доложить рейхсфюреру?
— Так точно, обергруппенфюрер.
Кальтенбруннер подошел к портрету Гитлера и остановился под ним, скрестив на груди руки. Минуту он стоял молча. Потом заговорил:
— Год напряженнейшего труда. Четыре миллиона марок на подготовку. Усилия десятков первокласснейших специалистов в самых различных областях. По своим масштабам это намного превосходит любую из разрабатываемых нами операций в прошлом. Я повторяю: любую! И как бы дальше ни развернулись события, опыт, приобретенный нами, бесценен. Его будут изучать. Мы вернемся к нему еще не раз. Мы разгромим большевизм в Европе, покончим с Англией и все наши силы направим против Америки. И там, за океаном, в начальном периоде борьбы этот опыт поможет нам совершить то, что мы, к сожалению, не сделали на самых первых порах в России. Терроризм станет такой же открытой и могучей государственной политикой, как всякая другая вооруженная борьба. Да-да! Именно открытой. Тайными останутся только методы ее подготовки. Проводиться же она будет решительно, бескомпромиссно и, повторяю, открыто. Потому что терроризм, даже самый оголтелый, это еще не война, в том понимании, в каком ее привыкли понимать. Но это уже и не мир. Это политика на грани войны. Это такое состояние, которое уже само по себе может привести к большим победам, добытым затратой малых сил. А разве это не тот результат, к которому мы должны стремиться?
