Грейфе сделал вид, что представляет.
— Потолок — более семи тысяч метров. Радиус действия — четыре тысячи километров, — продолжал Фогеляйн. — Самолет будет оснащен самым современным навигационным оборудованием, включая приборы, позволяющие ему садиться и взлетать как днем, так и ночью при любых погодных условиях. Предусмотрена даже специальная окраска нижних и боковых поверхностей самолета в специальный светопоглощающий цвет, что сделает самолет практически неуязвимым для прожекторов.
Пару слов о вооружении, герр оберштурмбаннфюрер. Девять расположенных в фюзеляже самолета пулеметов и пять иллюминаторов со специальными шарнирными приспособлениями для стрельбы из обычного автоматического оружия обеспечат самолету надежную оборону во всех плоскостях в радиусе трехсот шестидесяти градусов.
— И еще, — не умолкал Фогеляйн, — о хранении и обеспечении безопасности горючего, герр оберштурмбаннфюрер. Оно будет содержаться в специальных баках, сделанных из четырех слоев — фибры, лосевой кожи, натурального каучука и алюминия. Два основных бака будут располагаться в крыльях. Два — меньшего размера — в фюзеляже. Это в самых общих чертах, герр оберштурмбаннфюрер. Не считая десятков других интереснейших нововведений и конструкторских находок. Вам это нравится?
Грейфе не ожидал такого вопроса. А в общем-то, он понял, что КБ серьезно отнеслось к их заказу. Но поскольку давать какие-либо оценки или что-либо принимать совершенно не входило в функции Грейфе, он ответил уклончиво и с таким расчетом, чтобы сбить апломб с этого хрященосого ученого-технаря.
— Да, — произнес со вздохом Грейфе. — Но где они, эти баки, пулеметы, крылья, которые могут втягиваться и вытягиваться, как голова у черепахи, герр Фогеляйн? Их нет!..
— Как это нет, герр оберштурмбаннфюрер? — вытаращил глаза ведущий инженер-конструктор, пораженный напрочь такой непонятливостью эсэсовского чина. — А полностью отработанная документация? А проект, утвержденный руководством вашего всеми уважаемого управления? А график работ, ни один пункт которого мы еще не просрочили ни на секунду?
— Это все так, — попытался было успокоить его Грейфе. Но Фогеляйн уже ничего не желал слушать.
— Это же не серийная машина, герр оберштурмбаннфюрер! — продолжал тарахтеть он. — Надо же иметь в виду, что каждый узел ее, каждый агрегат изготовляется в единственном экземпляре, вручную! И как только он пройдёт испытания, его тотчас же ставят на модель!
— Я понял. Понял, герр Фогеляйн, — сдался Грейфе не столько под напором его аргументов, сколько от упоминания об утвержденном руководством РСХА проекте. — Но вы тоже поймите, герр Фогеляйн, обстановка меняется с каждым днем. И то, что казалось вполне приемлемым вчера, сегодня уже может быть никому не нужным.
— Но существуют общепринятые нормы технического процесса, — упрямо стоял на своем Фогеляйн.
Грейфе понял, что ему с этим типом, подведомственным, как и вся их контора, рейхсмаршалу, не совладать. Да он и не был уполномочен на это. Поэтому Грейфе лишь безнадежно махнул рукой и сказал:
— Хорошо, герр Фогеляйн. Я доложу руководству то, что видел.
Фогеляйн любезно проводил эсэсовца до ворот предприятия. Однако эта любезность не сняла тревоги с души Грейфе. Возвращаясь в управление, он всю дорогу думал о том, что как фаустники, так и эти авиаспециалисты в конечном итоге могут здорово всех их подвести, потому что все их обещания и заверения на деле могут оказаться сущим блефом. А виновным, как в таком случае всегда бывает, будет он. И по самой элементарной логике, по которой кто-нибудь непременно во всякой неудаче должен быть виноват…
С этими невеселыми мыслями Грейфе и заявился в свой отдел. Но тут его уже ждали другие неприятности. Впрочем, выяснилось это не сразу.
— Вас вызывает обергруппенфюрер Кальтенбруннер! — выпалил Эгерт, едва Грейфе переступил порог приемной.
— Когда?
— В пятнадцать тридцать, — доложил Эгерт.
Грейфе взглянул на часы. До указанного срока оставалось еще час двадцать три минуты.
— Хорошо. Я буду у себя. Ко мне никого не пускайте. Мне надо подготовиться к докладу, — приказал Грейфе, подумав: «Раз вызывает, значит, что-то уже случилось. Но что?»
— Слушаюсь, оберштурмбаннфюрер. Но это еще не все, — вдогонку добавил Эгерт.
— Еще что? — остановился в дверях кабинета Грейфе.
— Сообщение от «двадцать второго».
— Где оно?
— У вас на столе.
Грейфе с силой захлопнул за собой дверь. Сразу подошел к столу, раскрыл папку, прочитал донесение. «Материалы похищены. Тайник пуст», — сообщал «двадцать второй». «Вот теперь можно точно сказать, откуда потянет паленым, — сразу оценил перспективу предстоящего разговора Грейфе. — Но что-то ведь надо будет предложить. Найти какой-то выход из положения! Скажу, пожалуй, что сразу же дал задание сделать новые фотографии и немедленно переслать их сюда».
Так решил Грейфе и взглянул на себя в небольшое зеркальце. После бессонной ночи выглядел он неважно. Сразу резче обозначились мешки под глазами, глубже прорезались морщины на щеках и на лбу. На подбородке, хотя он утром брился, почему-то снова вылезла щетина. Грейфе достал станок безопасной бритвы, вложил в него последнее, оставшееся у него импортное лезвие фирмы «Жилетт» и на сухую несколько раз скребнул по подбородку. Щетина пропала. Но устранить так же легко и быстро другие недостатки своего внешнего вида Грейфе не мог. И, протерев лицо туалетной водой, сел за стол. Надо было хорошенько обдумать, о чем и что докладывать шефу РСХА. Конечно, намного проще было бы высказать все свои соображения о ходе подготовки к операции своему непосредственному начальнику, бригаденфюреру Шелленбергу. Но тот по-прежнему всеми правдами и неправдами увертывался от какого-либо участия в этой работе. И Грейфе приходилось вдвойне шевелить мозгами, чтобы, с одной стороны, не вызвать в свой адрес немилости ни у кого из начальства, а с другой стороны, рассказать правду о состоянии дел и высказать свои вполне обоснованные опасения по поводу того, что техническое обеспечение операции явно запаздывает. Некстати пришло совершенно неутешительное донесение из Москвы. У Грейфе даже появилось подозрение, что агент «двадцать два» просто струсил. Не захотел подвергать себя дополнительному риску и придумал всю эту историю с ограблением. Но проверить своего «двадцать второго» Грейфе не мог и вынужден был согласиться с той версией, какую ему сообщили. Наиболее отрадным моментом в ходе подготовки можно было, пожалуй, считать работу по отбору кандидатов на роль исполнителя акции. Тут, как считал Грейфе, ему явно повезло. Повезло в том, что он этим делом занимался не один. При докладе всегда можно будет сослаться и на Вольфа, и на Скорцени. С этого положительного момента Грейфе и решил начать свой доклад обергруппенфюреру. И точно в назначенное время появился в приемной шефа РСХА. Но Кальтенбруннер неожиданно сам задал тон беседе.
— По-ноему, Грейфе, подготовка к операции идет вполне успешно, — объявил он совершенно недвусмысленно начальнику восточного отдела, едва тот переступил порог его кабинета, чем немало удивил видавшего виды матерого разведчика. — Или у вас другое мнение?
