— Вы, как всегда, правы, бригаденфюрер, — покорно согласился Грейфе.
— Меня спросил о том, как идет подготовка, рейхсфюрер, — доверительно сообщил Шелленберг. — Я, конечно, не стал подводить нашего шефа. Да и вас тоже. Заверил рейхсфюрера, что все идет так, как надо. Но ведь мне-то известно, что такими темпами мы просто сорвем всю операцию. Вы получили сообщение о том, что подготовленные для нас в Москве фотографии исчезли. А что предприняли после этого? Ничего! Где машины, точно такие же, на каких ездят советские руководители? Их нет. И вы даже еще не пытались их найти! А вы знаете, что их родина за океаном? И что сейчас не так-то просто будет оттуда их вывезти? Где собираетесь вы устроить явку исполнителю акции в Москве? Вы думали об этом?
Грейфе молчал. Шелленбергу надо было дать выговориться. Кроме того, следовало продумать, что ему ответить. Ничего неожиданного он не сказал. И все, что он перечислил и упомянул, было уже продумано у Грейфе. Но сделано пока что действительно ничего не было. До этого просто еще руки не дошли.
— Еще назвать ряд вопросов, которые не решаются до сих пор? — спросил Шелленберг.
— Благодарю вас, бригаденфюрер, за помощь, — слегка поклонился Грейфе. — Вам, конечно, видней, что выполнять в первую, а что во вторую очередь. Мы сейчас же начнем выполнять ваши указания.
— Я не сомневаюсь в этом, Грейфе. Но будьте расторопней. Проявляйте больше энергии. Пусть дело не стоит ни днем ни ночью. И не мне вас учить, Грейфе, перестаньте заниматься самодеятельностью. Планы — одно. А точный график — другое. Так вот, составьте точный график выполнения всех пунктов подготовки и дайте его утвердить шефу. И вы сразу почувствуете, какое это будет могучее подспорье в ваших руках. Вы поняли меня?
— Все понял. И еще раз благодарю вас, бригаденфюрер, за внимание и науку, — снова почтительно склонился Грейфе.
— Благодарить не стоит, — ответил Шелленберг и добавил такое, о чем Грейфе думал потом не переставая весь день: — Вы должны понимать, Грейфе, что сегодня рейхсфюрер остался доволен моим докладом. А завтра он уже может его не удовлетворить. И тогда… вы подумайте об этом, Грейфе, хорошенько…
— И это понял, бригаденфюрер, — ответил Грейфе.
— Вы пришли с папкой. Что у вас еще? — спросил Шелленберг.
— Сообщение от резидента из Ирана, бригаденфюрер.
— Знаю. Мне уже докладывали. Не задумывались, в чем причина провала?
— Могу только предполагать, бригаденфюрер. Думаю, сказалось, как всегда, неумение точно определить свое взаимоотношение с местным населением. Либо не сумели достаточно надежно изолироваться от него, либо не смогли наладить должный контакт.
— Скверно и то и другое. А всего хуже то, что мы не успеваем как следует учить их ни тому ни другому, — признался Шелленберг. — Как будете исправлять положение там, за Каспием?
— Подготовим и забросим новую группу. На сей раз, предварительно опять же через резидентуру в Иране, постараемся подготовить им встречу с людьми из местных, поддерживающих нас, — ответил Грейфе.
— Хорошо. Готовьте. А что с детской школой в Гемфурте? У вас были насчет нее какие-то соображения? — напомнил Шелленберг.
— Разрешите, бригаденфюрер, я их доложу, — с готовностью ответил Грейфе.
Шелленберг одобрительно кивнул.
— Мне представляется, бригаденфюрер, что эту школу надо вывезти с территории рейха, — категорически заявил Грейфе.
— Вот как? — вопросительно взглянул на него Шелленберг. — Почему?
— Потому что здесь, на своей земле, мы никогда не сумеем по-настоящему привить подросткам, которых мы воспитываем как детей великой Германии, ненависть к своим бывшим соотечественникам и другим врагам рейха. А без этого они никогда не будут выполнять те задачи, которые мы возлагаем на них, — ответил Грейфе.
Шелленберг прошелся по кабинету, взглянул на Грейфе уже с любопытством и одобрительно кивнул:
— Интересно, Грейфе. Ну-ну, продолжайте!
— Сколько мы ни будем, бригаденфюрер, воспитывать их в нужном нам направлении лишь словами, мы никогда не добьемся должного результата. Но стоит нам поместить их во враждебную им среду, я имею в виду перевести школу в Чехословакию, в Польшу или даже в Белоруссию, и они сразу почувствуют себя маленькими хозяевами над всеми этими недочеловеками. У них появится желание повелевать, всегда и во всем доказывать свое бесспорное превосходство. Это вызовет со стороны населения обратную реакцию. Возможно, где-то раз-другой это примет характер открытой вражды. Она еще сильнее укрепит в сознании наших молодых помощников, что ничего общего нет и не может быть между ними и всеми теми врагами рейха, и нужные нам качества появятся у них сами собой. Я уверен, что перевод школы на Восток окажет самое благоприятное воздействие на ее воспитанников, — закончил свою мысль Грейфе.
И опять Шелленберг ответил не сразу. Но мысль начальника восточного отдела, очевидно, пришлась ему по душе. Что-то вроде улыбки снова появилось у него на губах. Он ходил по кабинету и о чем-то думал.
— Что же, Грейфе, — сказал он наконец. — Вы совершенно правильно поняли то, что я внушаю вам постоянно, и предложили, как мне кажется, вполне разумную реализацию этих мыслей. Я доложу шефу о целесообразности перевода школы в одну из оккупированных нами областей. А вы продолжайте подготовку к акции, Грейфе. Усиленно продолжайте.
— Я сделаю все, что только можно сделать, бригаденфюрер, — ответил Грейфе.
Из кабинета начальника он вышел тем не менее смятенный и озабоченный тем, чем закончил Шелленберг обсуждение первого вопроса. Бригаденфюрер совершенно ясно его предупредил. Но почему? Ведь, в общем-то, все идет своим чередом? А если что получается и не совсем так, так разве это из-за него, из-за Грейфе? А были ведь и еще какие-то недоговорки, намеки! Конечно, без них Шелленберг не мог обойтись никогда. И Грейфе еще предстояло во всем, что тут наговорил, хорошенько разобраться. Но вот одно заявление начальника Грейфе сразу принял за чистую монету. Это сообщение о том, что подготовкой дел интересуется Гиммлер. Иначе и быть не могло. Только наверняка Гиммлер не столько интересовался, сколько проверял через своего человека, так ли все обстоит на самом деле, как ему докладывает Кальтенбруннер. А уж как выяснить истинное положение дел, первого шпиона империи, по сравнению с которым Грейфе считал себя подготовишкой, учить было не надо. У него для этого было сто способов. На него работали тысячи людей, начиная от сотрудников управления AMT-VI
[4] до соглядатаев и осведомителей во всех интересующих рейхсфюрера учреждениях и организациях не только внутри фатерлянда, но и за его пределами. Голова ото всего этого у Грейфе шла кругом. Но он, естественно, и виду не подал адъютанту, что расстроен. Наоборот, войдя в приемную, очень бодро приказал:
