— Благодарю за доверие. Все будет хорошо, — заверил генерала Круклис и вылетел в штаб фронта. А оттуда и за линию фронта в партизанский отряд «Буревестник». Так он оказался в немецком тылу третий раз.
Командир партизанского отряда рассказал Круклису:
— Третьего дня, товарищ полковник, явилась ко мне наша связная из поселка, что неподалеку. Сообщила, что к ней пришла наша разведчица Зоя и велела передать буквально следующее: надо сообщить в Москву, «триста тридцать третьему», что «четыреста сорок четвертый» жив и здоров и ждет его указаний. Мы, конечно, кое-что уточнили и передали это в наш штаб…
— И очень правильно сделали, — довольно улыбнулся Круклис. — А что вы уточнили? И кто такая эта ваша Зоя?
— Зоя, товарищ полковник, наша разведчица. Работает официанткой в офицерской столовой на немецком испытательном полигоне, тут неподалеку. Очень надежная и проверенная девушка, — объяснил командир отряда. — Мы ей доверяем…
— А что же вам удалось уточнить еще?
— А то, товарищ полковник, что ей это передал главный инженер полигона майор Шефнер.
— Вот это очень важно, — одобрительно сказал Круклис и, взволнованный какими-то своими мыслями, из угла в угол прошелся по землянке. — С вашей связной у вас контакт постоянный?
— Постоянный, товарищ полковник, — ответил командир.
— А с этой Зоей она часто встречается?
— Сама связная на полигон не ходит, товарищ полковник. Он довольно сильно охраняется, и мы без особой нужды не рискуем ее туда посылать. Раза два в неделю Зоя сама приходит в поселок к матери. Вот тогда они и встречаются, — объяснил командир отряда.
— Ну что ж, и мы не будем нарушать заведенный порядок, — примирительно сказал Круклис. — А я могу встретиться с этой Зоей?
— Организуем, товарищ полковник.
— Пожалуйста, зовите меня Ян Францевич, — попросил Круклис. — Когда? Где?
— Мы подозреваем, что за Зоей следят, когда она бывает в поселке. А следить там есть кому. Поэтому в лагере у нас она не появляется. Но мы что-нибудь придумаем…
— А я могу прийти в поселок? — спросил Круклис.
— Рискованно, Ян Францевич. Там все друг друга знают. И каждое новое лицо непременно вызовет подозрение полицаев. Но вы не беспокойтесь. Мы что-нибудь придумаем, — заверил полковника командир отряда.
— Хорошо. Придумывайте. Навлекать лишние подозрения на вашу разведчицу не следует ни в коем случае. Вы правы. Но надо непременно ее предупредить, пусть она на встречу принесет мне фотографию Шефнера. И пусть он собственноручно напишет на этой фотографии то, что надо. А что надо — он должен знать, если это тот самый Шефнер, с которым однажды я уже встречался, — сказал Круклис.
Минут через десять он вышел из землянки. Над лесом низко плыли тяжелые, оливкового цвета тучи. Шел мелкий, колючий снег. Ветер качал голые ветки деревьев, они терлись друг о друга, заунывно поскрипывая. Смерзшаяся, как камень, земля давно уже была под снегом. И только под елями, под их густыми, повисшими над самой землей лапами, еще виднелись жухлые листья и сухая трава. Круклис прозяб еще во время полета. Немного согрелся в землянке. Но чувствовал, что его познабливает, и повыше поднял воротник полушубка. С того самого момента, как он прочитал шифровку Особого отдела фронта с донесением о «четыреста сорок четвертом», его ни на минуту не покидала мысль о Шефнере: тот ли это капитан, с которым он налаживал деловые отношения под Старым Осколом, или вступившее с ним — «триста тридцать третьим» — в игру какое-нибудь подставное лицо из абвера или СД? И если даже это тот же самый Вальтер Шефнер, то так ли он настроен антифашистски и сейчас, как тогда, в конце июня сорок второго года? Впрочем, вызывали раздумья и другие вопросы. Ведь тогда, в той очень напряженной обстановке, когда, в общем-то, судьба Старого Оскола была ясна (по крайней мере, в штабах армии и фронта), Круклис не имел совершенно никакой возможности хоть сколько-нибудь серьезно проверить Шефнера. И, самое главное, он не мог затягивать эту проверку. Задержи он его еще на два-три дня для выяснения всяких подробностей и деталей, и вернуть его немцам, не вызвав у них при этом самых серьезных подозрений, практически было бы совершенно невозможно. Надо было или решаться и возвращать Шефнера в его часть, поверив на слово в его неприязнь к нацизму, или отправлять его в наш тыл и уже там начинать склонять к работе на нас.
Единственным дрказательством искренности Шефнера была переданная им карта. И вот она-то подтолкнула Круклиса на риск. Правда, риск был небольшой. Ну, подумаешь, упустил одного немца. В конце концов не такой уж важной персоной был этот капитан. И хотя тем не менее Круклису потом не раз об этом вспоминали, сам Круклис не считал, что поступил тогда неправильно. Расчет расчетом, а риск риском. А без риска он не представлял себе свою работу.
Чтобы побыстрее разобраться во всем, полковник, как он любил это делать всегда, заранее выдвинул три версии, с которыми мог столкнуться в данной ситуации. Первая, это тот случай, когда Шефнер или тот, кто себя выдавал за него, никогда и не был антифашистом, а, наоборот, был матерым гитлеровцем и наглым разведчиком, инсценировавшим добровольный переход на нашу сторону для того, чтобы быстрее завоевать наше к себе доверие. Тогда выход его на связь следовало рассматривать как вторую попытку достичь той же цели — внедриться в нашу среду, а точнее, в органы контрразведки. За эту версию были определенные «за» и «против». Однако Круклис в подробностях их пока не разрабатывал.
Для него сейчас важнее было решить вопрос в целом.
Согласно второй версии Вальтер Шефнер вполне мог быть тем, за кого себя выдавал. Таких немцев, которые не приняли гитлеризм, но до поры до времени сами активно против него не выступали, было предостаточно. Круклис встречался с ними еще до войны и в самом ее начале. После Сталинградской битвы и особенно после разгрома на Курской дуге они, сдаваясь в плен одиночками и группами, охотно давали показания на допросах и искренне желали только того, чтобы скорее закончилась война и им предоставили возможность вернуться домой. О страшном горе, которое они принесли на нашу землю, они говорили потупившись, кляли за все Гитлера и его приспешников и всячески старались отмежеваться от кровавых дел фашизма.
Были на фронте, к сожалению, в очень ограниченном количестве, и настоящие, боевые антифашисты. Те, кому чудом повезло, удалось еще до войны укрыться от гестапо, избежать ареста и концлагерей и попасть на фронт. Такие не ждали, когда их возьмут в плен в очередном большом или маленьком «котле» или захватят в качестве «языка». Они сами искали малейшую возможность перейти на сторону Красной армии или, если стояли где-нибудь в тылу, на оккупированной территории, к партизанам, связаться с подпольщиками и вместе с ними с оружием в руках бороться с фашизмом. Капитан Шефнер, если он действительно говорил о себе правду, принадлежал, по мнению Круклиса, к категории антифашистов, занимавших срединное положение между первыми двумя группами. Гитлера он не любил. Националсоциализм, как таковой, — тоже. Но в бой со своими соотечественниками не рвался. И Круклису стоило немало усилий убедить его в том, что только активная борьба навсегда избавит Германию и ее народ от коричневой фашистской чумы.
