Призрак подходит к настенному шкафчику, достает наполовину полную бутылку с зеленоватой жидкостью и отполированные чашечки из желудевых шляпок и наливает всем четверым.
— Выпей и не беспокойся, — говорит он мне. — Напиток такой же, как и все остальные. Хуже не будет.
Вспоминаю запах и вкус золотистого яблока, которым возили по моим губам, и качаю головой. Не хочу больше чувствовать, как тогда, свое полное бессилие.
— Пропускаю.
Таракан опрокидывает свою чашечку и морщится, словно напиток обжег ему горло.
— Ну, как хочешь, — выдыхает он и закашливается.
Призрак проглатывает содержимое своей, даже не моргнув глазом. Бомба пьет мелкими глоточками. Глядя на нее, я убеждаюсь, что была права, отказавшись от угощения.
— Балекин может стать проблемой, — говорит Таракан, объясняя значение найденного мной письма.
Бомба отставляет свою желудевую шляпку.
— Не нравится мне все это. Если бы он хотел пойти к Элдреду, то давно бы уже сходил.
А я даже не подумала, что он может отравить своего отца.
Призрак, потягиваясь, поднимается.
— Уже поздно. Девочку надо проводить домой.
— Меня зовут Джуд.
Он ухмыляется.
— Я знаю, как срезать.
Возвращаемся к туннелям. Идти за ним — нелегкое испытание, потому как Призрак, оправдывая данное ему имя, движется совершенно бесшумно. Несколько раз кажется, что я осталась в туннелях одна, но, едва остановившись, ощущаю движение воздуха или слышу шорох песка под ногой и убеждаю себя идти дальше.
В конце концов — время тянется мучительно долго — дверь открывается. В проеме стоит Призрак, а за его спиной виден винный погреб короля. Мой проводник отвешивает поклон.
— Это и есть твой короткий путь? — спрашиваю я.
Он подмигивает.
— Если несколько бутылок случайно упадут в мою сумку, пока мы будем проходить здесь, разве в этом моя вина?
Выдавливаю из себя смешок, и звук получается какой-то скрипучий и фальшивый. Я не привыкла к тому, что местные включают меня в свои шуточки, за исключением разве что членов семьи. Предпочитаю верить, что, даже если меня околдовали и едва не убили в школе, я все равно сумею об этом забыть. У меня все хорошо.
Но если я не могу смеяться, то, может быть, не так уж все и хорошо.
В лесу, у границы владений Мадока, переодеваюсь в голубое платье, хотя устала так, что суставы ломит. А как фейри? Устают ли они так же, как люди, ощущают ли такую боль после долгого вечера? Жаба тоже выглядит не лучшим образом, хотя, может быть, она просто переела. Насколько я могу судить, все, что она сегодня сделала, так это выстрелила несколько раз языком в пролетавших мимо бабочек да парочку мышей.
В дом захожу, когда уже совсем темно. Деревья подсвечены крохотными спрайтами, между которыми со смехом носится Оук, за ним гоняются Виви, Тарин и — вот черт! — Локк.
Его присутствие, совершенно в данный момент неуместное, сбивает с толку. Зачем он явился? Неужели из-за меня?
Оук с визгом мчится в мою сторону, забирается на седельные сумки и прыгает мне на колени.
— Лови меня! — кричит он из последних сил, крутясь и вертясь в неугомонном экстазе детства.
Даже фейри бывают однажды юными.
Я машинально прижимаю его к груди. Он теплый, и от него пахнет травой и лесом. На секунду малыш затихает, обнимает меня ручонками за шею и тычется маленькой рогатой головой мне в грудь. Потом соскальзывает со смехом и уносится прочь, бросив напоследок озорной взгляд.
Живя здесь, в Фейриленде, научится ли он презирать смертных? Когда я состарюсь, а он еще будет молодым, будет ли относиться ко мне свысока? Станет ли таким же жестоким, как Кардан? Таким же безжалостным, как Мадок? Я не знаю и знать не могу.
Слезаю с жабы, поворачиваюсь и похлопываю ее под носом. Золотистые глаза медленно закрываются. Кажется, она вот-вот уснет. Дергаю поводья и веду ее к конюшне.
— Привет, — говорит, догоняя меня, Локк. — И где же пропадала?
— Не твое дело, — отрезаю я и тут же смягчаю слова улыбкой. Ничего не могу с собой поделать.
— О? Леди с секретом? Мой любимый тип. — На нем зеленый камзол с прорезями, через которые видна шелковая рубашка. Лисьи глаза светятся. Образцовый влюбленный, словно только что сошел со страниц романтической повести. В таких повестях сбежавшую с героем девушку ждет обычно расплата за глупость. — Надеюсь, завтра ты вернешься на занятия.
Виви все еще бегает за Оуком, а вот Тарин остановилась у высокого вяза. Смотрит на нас с тем же выражением, что и на турнире, словно изо всех сил старается заставить меня не обижать Локка.
— Зачем? Чтобы твои друзья знали, что не смогли меня напугать? Разве это важно?
У него какой-то странный взгляд.
— Включилась в большую игру? Ту, где короли и принцы, короны и королевы? Конечно, важно. Все важно, все имеет значение.
И как его понимать? Я вовсе и не думала, что включилась в такую игру. У меня план другой: отыграться на тех, кто уже ненавидит меня, и будь что будет.
— Возвращайся на занятия. Вам обеим нужно вернуться — тебе и Тарин. Я так ей и сказал.
Поворачиваюсь, ищу глазами сестру, но под вязом ее уже нет. Виви и Оук тоже исчезли. Наверно, Тарин ушла с ними.
Мы идем к конюшне. Я отвожу жабу в ее загон, наливаю в корыто воды из бочки, и появившийся мелкий туман дождиком ложится на ее кожу. Лошади ржут и бьют копытами. Локк молча наблюдает за всем этим.
— Можно спросить тебя кое о чем? — Он смотрит в направлении дома.
Я киваю.
— Почему ты не рассказала отцу, что случилось?
Конюшня у Мадока внушительная, и, может быть, находясь здесь, Локк вспомнил, какой силой и каким влиянием обладает генерал. Но это вовсе не означает, что я наследница всего этого. Локку следует помнить, что я всего лишь дочь смертной жены Мадока. Без Мадока никому до меня и дела не будет.
— Чтобы он ворвался в класс со своим мечом и убил всех, кто попадет под руку? — спрашиваю я, так и не став напоминать Локку, каково мое положение в этом обществе.
Он смотрит на меня большими глазами, как будто имел в виду что-то другое.
— Я думал, что твой отец заберет тебя из школы, что если ты ничего ему не сказала, то лишь потому, что хотела остаться.
— Нет, он поступил бы совершенно по-другому, — горько усмехаюсь я. — Мадок не из тех, кто признает поражение.
В конюшне темно и холодно, вокруг ржут лошади, а Локк вдруг берет меня за руки.
— Без тебя здесь все было бы не так.
Все эти взгляды, прикосновения так приятны, что я смущаюсь. Так на меня никто еще не смотрел.
