Со времени первой вылазки в Холлоу-Холл я многое узнала и многому научилась и теперь лучше понимаю, чем рискую. Вот только нервов это не касается. Я видела, как он поступил с Карданом, и вовсе не уверена, что выдержу те испытания, которым, если поймает, подвергнет меня Балекин. Перевожу дух и убеждаю себя, что не попадусь.
Это, как постоянно говорит Таракан, и есть настоящая шпионская работа. Информация вторична. Главное — чтобы тебя не поймали.
В холле прохожу мимо Орианы, которая оглядывает меня с головы до ног. С трудом удерживаюсь оттого, чтобы не завернуться поплотнее в накидку. На Ориане платье цвета незрелой малины, волосы убраны назад. Кончики заостренных ушей прикрыты мерцающими хрустальными каффами. Жаль у меня таких нет, они прикрыли бы мои закругленные человеческие уши.
— Вчера ты очень поздно пришла домой, — раздраженно говорит она. — Пропустила обед, и отец тебя ждал — вы же должны были заниматься.
— Исправлюсь, — отвечаю я и тут же сожалею о сказанном, потому что могу опоздать и сегодня. — Завтра. Начну исправляться завтра.
— Лживое создание. — Ориана смотрит на меня так, словно одной лишь силой взгляда может вытащить из меня все мои секреты. — Опять что-то затеяла.
Как же я устала от ее подозрений.
— Вы всегда так думаете. Просто на этот раз оказались правы.
Оставив ее размышлять над тем, что бы это значило, сбегаю по ступенькам и выхожу на траву. Сегодня мне никто не мешает, никто не встает у меня на пути, никто не заставляет усомниться в задуманном. На этот раз я не беру жабу — нужно быть осторожной.
Идя через лес, замечаю кружащую над головой сову. Натягиваю на голову капюшон, закрываю лицо.
Добравшись до Холлоу-Холла, складываю накидку, прячу между дровами в поленнице и вхожу через кухню, где идет подготовка к ужину. Голубей обмазывают розовым желе, от запаха хрустящей кожицы текут слюнки, и жалобно сжимается желудок.
Открываю шкафчик, там выстроились двенадцать свечей, все цвета бычьей кожи и с золотым оттиском личного герба Балекина — три смеющихся черных дрозда. Беру девять штук и, стараясь двигаться, как заведенный автомат, прохожу мимо стражей.
Один из них смотрит на меня как-то странно. Что-то не так, но мое лицо ему уже знакомо, и сегодня я держусь увереннее, чем в прошлый раз.
И тут вижу спускающегося по лестнице Балекина.
Он бросает взгляд в моем направлении, и все, на что меня хватает, это держать голову прямо и не прибавлять шагу. Вношу свечи в первую попавшуюся комнату, которой оказывается библиотека.
К счастью, толком он меня не увидел. И все равно сердце уже колотится, и дыхание едва поспевает за ним.
Девушка-служанка, в прошлый раз чистившая камин в комнате Кардана, расставляет книги на полке. Проверяю память — худенькая, потрескавшиеся губы, синяк под глазом. Движения замедленны, словно воздух в комнате густой, как вода. Она как будто спит, и в этом заколдованном сне я интересую ее не больше, чем мебель, и гораздо менее важна.
Нетерпеливо пробегаю глазами по полкам, но ничего полезного не вижу. Надо подняться в башню, просмотреть переписку принца Балекина и, если повезет, найти что-то, имеющее отношение к матери Локка, Дайну или коронации. Что-то, что в прошлый раз прошло мимо моего внимания.
Но между мной и лестницей — Балекин.
Я снова смотрю на служанку. Как ей живется здесь, о чем она мечтает? Выпадала ли ей возможность убежать отсюда? По крайней мере благодаря заклятию мне такая судьба не грозит. Далее если попадусь.
Жду. Считаю до тысячи. Сваливаю свечи на кресло. Выглядываю. Балекина нет. Быстро выхожу и поднимаюсь по ступенькам в направлении башни. Проходя мимо комнаты Кардана, задерживаю дыхание, но удача на моей стороне — дверь плотно закрыта.
Вот и кабинет Балекина. Оглядываюсь и замечаю по всей комнате растения в горшочках. Теперь я смотрю на них новыми глазами. Некоторые ядовитые, но большинство — наркотического действия. Грибов-румян не вижу. Подхожу к рабочему столу и вытираю руки о грубую ткань платья, чтобы не оставить следов пота. Стараюсь запомнить расположение бумаг.
Два письма от Мадока, но речь в них идет, похоже, о том, какие рыцари будут присутствовать на коронации и в каком порядке они встанут вокруг центрального помоста. В других говорится о назначениях, празднованиях, балах. О ядовитых грибах ни слова. И вообще ничего ни о каких-либо отравах. Ни Лириопа, ни убийство не упоминаются. Единственное, что вызывает некоторое удивление, — это нескладная романтическая поэма, написанная рукой принца Дайна и посвященная неназванной женщине, о которой говорится лишь, что у нее волосы «цвета утренней зари» и «сияющие глаза».
Ничто здесь не указывает на существование какого-то плана выступления против принца Дайна. Разумеется, Балекин далеко не глуп и, если намерен убить брата, держать на виду выдающие его документы не станет. Даже письма о ядовитом грибе больше нет.
Я рискнула прийти в Холлоу-Холл и... ничего не обнаружила.
Секунду-другую просто стою, собираюсь с мыслями. Надо уходить. И сделать это, не привлекая к себе внимания.
Посыльный. Я притворюсь посыльным. Обмен сообщениями происходит постоянно. Беру чистый лист, пишу на нем имя Мадока, складываю лист пополам и запечатываю восковой печатью. В воздухе повисает запах серной спички. Жду, пока он рассеется, и с пустым листком спускаюсь по лестнице.
Проходя мимо библиотеки, замедляю шаг. Девушка-служанка все еще там, с механической монотонностью берет книжки из стопки на полу и ставит на полку. И делать это она будет, пока ей не скажут заняться чем-то другим, пока не свалится и не угаснет, безвестная, никем не помянутая. Как будто она — ничто. Я не могу оставить ее здесь.
Мне не за чем возвращаться в мир людей, но ей, может быть, есть. И да, это предательство. Я предам веру в меня принца Дайна, предам сам Фейриленд. Знаю. И все равно не могу ее оставить.
Осознав это, я испытываю облегчение.
Вхожу в библиотеку, кладу на стол запечатанный листок, опускаю в карман руку и зачерпываю немного соли. Протягиваю ей, как протянула бы лошади кусочек сахара.
— Съешь, — говорю ей тихо.
Она поворачивается и смотрит на меня рассеянно.
— Мне нельзя. — Голос хриплый. Наверно, говорить ей приходится нечасто. — Соль есть нельзя. Не полагается...
Прижимаю ладонь ей ко рту. Немного соли просыпается на пол. Я дура.
Импульсивная дура.
Обнимаю ее, отвожу в глубь библиотеки. Девушка колеблется — то ли закричать, то ли укусить. Царапает мои руки, впивается ногтями в кожу. Я держу ее, прижимаю к стене. Сопротивление слабеет.
— Извини, — шепчу я. — Не хочу тебе навредить. Пожалуйста, позволь мне тебя спасти.
Она затихает. Жду еще немного, потом, решившись, убираю руку. Она тяжело дышит, но не кричит. И это уже хороший знак.
