— Это что за вопрос? — негодует он.
Я пожимаю плечами.
— Хочу знать.
— Да, — отвечает он, уставившись на мою руку, лежащую на столе. Внезапно мне в голову приходит мысль, что ногти я обгрызла до основания. — Я ее любил.
— Почему ты хотел меня убить? — спрашиваю я, желая напомнить нам обоим, что ему предстоит отвечать и на трудные вопросы. Сколько бы он ни шутил, как бы дружелюбно ни пытался себя вести, мы враги. Фейри обаятельны, они все такие.
Кардан тяжело вздыхает и опускает голову на руки, почти не обращая внимания на арбалет.
— Ты говоришь о случае на реке? С никсами? Ты же сама шумела и бросала в них чем попало. Они невероятно ленивые создания, но, думаю, ты до такой степени досадила им, что они были готовы тебя покусать. Я, может быть, и гадкий, но у меня есть одно достоинство — я не убийца. Просто хотел напугать тебя, но никогда не хотел убивать. Я никогда никому не желал смерти.
Я думаю о реке и о том, как одна никса отделилась от остальных, а Кардан наблюдал, как она, помедлив, уплыла, так что мы смогли выбраться из воды. Смотрю на него, на следы серебра на лице, оставшиеся от маски, в его чернильно-черные глаза. Внезапно вспоминаю, как он стаскивал с меня Валериана, когда я подавилась эльфийским фруктом.
«Я никогда никому не желал смерти».
Против воли мне вспоминается, как он держал меч в учебном поединке с Балекином, какая неуклюжая у него техника. Я думала тогда, что он делает это специально, чтобы разозлить брата. Сегодня мне впервые пришло в голову, что, возможно, ему вообще не нравятся схватки на мечах. Что он никогда по-настоящему этому не учился. И что, если бы мы с ним сразились, я одержала бы верх. Размышляю обо всех вещах, которые совершила, чтобы стать ему достойным соперником, и о том, что, вероятно, бросала вызов вовсе не Кардану. Быть может, я сражалась с собственной тенью.
— Валериан предпринимал попытку убить меня. По-настоящему. Дважды. Сначала в башне, потом в моей комнате, в нашем доме.
Кардан поднимает голову и застывает в напряженной позе, как будто только что узнал неприятную правду.
— Когда ты сказала, что убила его, я подумал, что ты выследила его и... — Голос его прерывается, и он начинает снова: — Только дурак станет вламываться в дом генерала.
Я оттягиваю ворот рубахи, чтобы он увидел следы пальцев Валериана, пытавшегося задушить меня.
— И на плече метка осталась — он ударил меня, и я упала на пол. Теперь веришь?
Он тянется ко мне, словно хочет коснуться синяков пальцами. Поднимаю арбалет, и он садится на место.
— Валериану нравилась боль. Чья угодно. Даже моя. Я знал, что он хочет причинить боль тебе. — Он замолкает, похоже, вслушивается в собственные слова. — И это ему удалось. Думаю, он был бы доволен.
Никогда не задумывалась, что это значит — иметь такого друга, как Валериан. Кажется, все равно что иметь его врагом.
— Значит, для тебя не имело значения, что Валериан намерен мне сделать? — интересуюсь я. — Ничего страшного, только бы не убивал?
— Ты должна признать, что лучше оставаться в живых, — возражает Кардан, и в его голосе звучат удивленные нотки.
Я кладу обе руки на стол.
— Теперь скажи, почему ты меня возненавидел? Раз и навсегда.
Длинными пальцами он гладит стол Дайна.
— Ты в самом деле хочешь, чтобы я ответил честно?
— А ты как думаешь? У меня арбалет, и я не стреляю только потому, что ты обещал отвечать.
— Очень хорошо. — Он сверлит меня злым взглядом. — Я ненавижу тебя потому, что твой отец тебя любит, хотя ты человеческое отродье, произведенное на свет его неверной женой, в то время как мои родители никогда обо мне не заботились, хотя я принц Волшебной страны. Я ненавижу тебя потому, что Локк использовал тебя и твою сестру, заставив Никасию плакать после того, как увел ее у меня. Кроме того, после турнира Балекин никогда не упускал случая бросить мне в лицо, что смертная оказалась лучше, чем я.
Не знала, что Балекину известно, кто я такая.
Мы смотрим друг на друга через стол. Кардан развалился в кресле и выглядит точь-в-точь как злобный принц. Интересно, он ждет, что я выстрелю?
— Это все? — требовательно спрашиваю я. — Потому что все, что ты сказал, нелепо. Ты не можешь меня ревновать. Тебе не пришлось жить по милости того, кто убил твоих родителей. Ты не лелеял свой гнев, без которого у тебя под ногами разверзается бездонный колодец страха. — Я резко замолкаю, удивляясь самой себе.
Думала, что не поддамся его чарам, но он заставил меня открыться перед ним.
Пока я об этом размышляю, улыбка Кардана превращается в более знакомую ухмылку.
— Ах, вот как? Значит, я не знаю, что такое гнев? Не знаю, что такое страх? Не ты здесь торгуешься за свою жизнь?
— И поэтому ты меня ненавидишь? — настаиваю я. — Только поэтому? Лучшей причины не нашел?
Сначала мне кажется, что он не собирается отвечать, но потом догадываюсь, что он не может лгать, а правду говорить не хочет.
— Итак? — спрашиваю я, снова поднимая арбалет, очень довольная тем, что у меня есть повод еще раз подчеркнуть, кто здесь главный. — Скажи мне!
Он наклоняется и закрывает глаза.
— Больше всего я ненавижу тебя за то, что думаю о тебе. Часто. Это отвратительно, но я ничего не могу поделать.
Я немею от удивления.
— Может, тебе действительно стоит меня застрелить, — говорит он, закрывая лицо ладонью.
— Ты меня разыгрываешь, — заявляю я. Не верю ему. Если он думает, что я дура, способная из-за красоты потерять голову, то я не поддамся на столь грубую лесть. Иначе я и дня не выжила бы в Волшебной стране. Готовая изобличить его обман, я встаю.
Арбалет для стрельбы в упор не очень подходит, поэтому я достаю кинжал.
Кардан не поднимает взгляд, когда я обхожу стол и приближаюсь к нему. Упираюсь острием под подбородок, как делала это днем раньше в зале, и заставляю поднять голову вверх. Он неохотно смотрит мне в глаза.
По его лицу видно, что ему на самом деле и стыдно, и страшно. И тут я понимаю, что и сама не знаю, чему верить.
Я наклоняюсь к нему так близко, что могу поцеловать. Глаза его распахиваются. В них смешались паника и желание. Пьянящее чувство — обладание властью над кем-то. Над Карданом, про которого я никогда бы не подумала, что он вообще способен на чувства.
— Ты действительно хочешь меня, — говорю я, чувствуя тепло его дыхания. — И тебе ненавистна эта мысль. — Я изменяю угол наклона клинка, и теперь он упирается ему в горло. Вопреки ожиданиям, его совсем не пугает это движение кинжала.
Не сильнее, чем прикосновение моих губ к его губам.
ГЛАВА 26
По части поцелуев у меня опыт небольшой. Целовалась с Локком, а до него ни с кем. Но целовать Кардана — совсем другое дело; это все равно что бежать по лезвию бритвы, когда адреналин ударяет в голову; все равно что заплыть далеко в море и понять, что возврата нет, нет ничего, кроме холодной черной воды, смыкающейся у тебя над головой.
