Через пятнадцать лет после смерти епископа Марселя появляется чудище, более опасное, чем гидра болот: пришедший от границ Азии Аттила желает вытоптать зеленую траву Парижа!
Владыка гуннов уже попытался поглотить Восточную империю, но опасный вояка обломал себе зубы. Однако он использовал все — и дипломатию, и военное мастерство — чтобы войти триумфатором в Константинополь. Это блестящий военачальник, но, вероятно, неудачливый дипломат: мечта его не осуществилась — Восточная римская империя остается для него недосягаемой. Баланс набегов и переговоров удручающий — он не достиг ничего или почти ничего… Ведь он имел даже разменную монету в своей великой стратегической игре: кольцо и обещание обручиться, присланные ему Гонорией, сестрой западного императора Валентиниана.
Дама с бархатными глазами очень несчастна, ибо ее брат, персонаж столь же суровый, сколь несговорчивый, с подозрением и мелочностью надзирает за сестринской невинностью. Увы, развратница завела любовника! Император, вне себя, приказывает казнить молодца, но этого недостаточно, ибо негодная сестрица ждет ребенка. Будущую мамашу быстро обручают со старым сенатором, а в ожидании свадьбы помещают даму в монастырь. Лишняя предосторожность не помешает.
Гонория, которую религиозное призвание не манит, посылает Аттиле свое кольцо… Она обещает ужасному гунну все, лишь бы он освободил ее. Что ж, Аттила принимает эту забавную историю очень серьезно! Он считает, что они с прекрасной Гонорией обручились по-настоящему, но любовь все же не заставила его потерять голову: первое, что он требует — это приданое. А что может ожидать владыка гуннов от римского императора в качестве свадебного подарка? Галлию, не больше и не меньше!
Валентиниан несколько расстроен этой примитивной наивностью варварского вождя. Галлию? За брак, которого никогда не будет? Да это бред!
Поскольку Аттиле не желают отдавать требуемые земли, он решает обслужить себя сам. В 451 году он пускает в галоп свои войска, состоящие из гуннов и германцев. Перед ним падают крепостные стены Меца, он грабит город и, исполненный решимости пересечь Сену в Париже, спокойно продолжает свой захватнический набег.
В городе приближение Аттилы порождает панику. Парижу грозит сожжение и разрушение! Ужас нарастает при вестях о приближении этих банд из Азии, о которых рассказывают, что эти жестокие воины одеваются в звериные шкуры, что они едят сырое мясо, размягченное под седлом лошадей, что их чудовищные лица покрыты шрамами, что ни убивают, грабят и насилуют… Перед лицом столь неизбежного катаклизма у парижан есть только один выход — бегство. И вот они готовят в путь узелки, собирают ценные вещи, уводят женщин, детей, рабов, скот и готовы к любому исходу событий.
* * *
— Пусть мужчины бегут, если хотят, и если они больше не способны сражаться. Мы, женщины, будем молить Бога, пока Он не услышит наши мольбы!
Молодую женщину двадцати восьми лет, которая бросает эти слова парижской толпе, зовут Женевьева. Она не военный стратег и не исступленный поджигатель войны, она христианка, обладающая совершенной верой овечки церкви. Родившись в Нантере, она уже двенадцать лет живет в Париже, куда пришла после смерти родителей: ее существование переполнено религиозным экстазом и здравым управлением своей собственности, унаследованной от римского отца и франкской матери.
Женевьева входит в число самых богатых парижан, но для нее материальные блага — ничто. Имеет значение только Небо. Она хотела бы целиком посвятить себя Христу, но в те времена еще нет женских монастырей. Молодая женщина довольствуется тем, что покрывает голову «платком девственниц», платком избранных, что отличает ее от обычных людей и внушает уважение. Став дьяконицей, мадемуазель, конечно, остается в миру, но выбирает жизнь безмолвия, молитвы и поста. Ест она только два раза в неделю, по воскресеньям и четвергам, с сожалением уступая потребности питать это слишком человеческое тело, которое требует своего.
Известие о подходе Аттилы меняет судьбу Женевьевы. В сущности, Париж не нуждается в святых: Дени, Мартина, Марселя и некоторых других вполне достаточно. Зато катастрофически не хватает смельчаков, способных совершить эпический поступок. И мадемуазель в платке девственницы станет первой парижской героиней.
В атмосфере всеобщего ужаса одна Женевьева, кажется, сохраняет голову на плечах. Со спокойной уверенностью, а так бывает с теми, кого укрепляет вера и кто осознает, что Господь следит за ней и всем населением, она приглашает всех парижанок молиться вместе с ней. Она рассказывает им об Эсфири, библейской героине, которая некогда в Персии спасла от истребления еврейский народ своими молитвами и постом… Женевьева хочет быть парижской Эсфирью, прибежищем всей нации, глашатаем маленького народа. И женщины идут за ней. Они собираются для совместных молитв, постятся и умоляют провидение избавить их от грозящего бедствия. А мужчины зубоскалят и настаивают: надо бежать, искать спасения за стенами укрепленного города…
— Что вы рассказываете о спасении в других городах? — восклицает Женевьева. — Разве они больше, чем Париж, защищены от набега варваров? Благодаря заступничеству Христа, Париж избегнет резни.
— Молчи, предвестница несчастья! — вопят ей люди с черной душой.
А самые отчаянные из парижан говорят уже о том, чтобы бросить Женевьеву в колодец — самый радикальный способ заставить ее замолчать. Но вот в город входит архидьякон Осера в своем золотом плаще и бросает на всех добрый взгляд того, кто прощает безумие народов и злобу людей. Он принес послание: Жермен, его епископ, упокоился с миром, возвестив своей пастве христианское избрание Женевьевы. Это в некотором роде священническая гарантия.
— Не совершайте этого преступления, граждане! Та, которую вы собираетесь умертвить, избрана Богом с рождения своего, по свидетельству нашего святого епископа Жермена.
КАКАЯ ПАМЯТЬ ОСТАЕТСЯ НАМ О СВЯТОМ ИЗ ОСЕРА, КОТОРЫЙ СПАС СВЯТУЮ ЖЕНЕВЬЕВУ?
На месте встречи архидьякона и разгневанных парижан появится молельня, а затем церковь, одна из самых старых на правом берегу: Сен-Жермен-л’Осеруа, посвященная покровителю будущей покровительницы Парижа (el округе, напротив Лувра). Площадь де Л’Эколь напоминает о том, что здесь учили будущих христиан. Нынешняя церковь появилась гораздо позже, но на улице де Прэтр-Сен-Жермен-л’Осеруа
[18] археологи обнаружили множество саркофагов меровингской эпохи.
Выслушав послание архидьякона, парижане вняли его гласу: как не верить последним словам самого знаменитого из святых епископов Галлии? В общем порыве каждый стремится теперь присоединиться к отважной дьяконице. Сопротивление организуется быстро, мосты, которые позволили бы ордам Аттилы пересечь Сену, разрушены или блокированы. Все вооружаются, готовятся и ждут без дрожи ужасного Варвара.
Битвы не будет. Возможно, достаточно верить в чудо, чтобы неожиданное случилось… Знает ли Аттила, что Париж приготовился к защите? Или кто-то по какому-то наитию намекнул ему, что в городе эпидемия холеры? Как бы там ни было, вождь гуннов отвел взгляд, и его войска повернули от Сены, пощадив город.
