Этот памятник, ставший неотъемлемой частью парижского политического пейзажа, был поставлен здесь 14 июля 1884 года, и светское божество упрочило торжество тогда еще совсем молодой Третьей республики. Республика предстает здесь победительницей, но в то же время она как будто слегка взволнована при мысли об опасностях, которые встретились на ее пути. Воспоминание о Парижской коммуне не столь далеко, и к нему можно прикоснуться в доме № 14 по улице Кордери: именно здесь 16 февраля 1871 года Международная ассоциация трудящихся дала приказ о начале парижского восстания.
Прежде площадь Республики называлась Шато-д’О
[93], это был перекресток, расположенный у начала бульвара Тампль. После революции две больших парижских ярмарки — Сен-Лоренская на правом берегу Сены и Сен-Жерменская на левом — пришли в упадок. Тогда-то бульвар Тампль и стал неизменным местом праздников и представлений, — это было тем более легко, что отныне не требовалось никакого разрешения властей, чтобы открыть театр. На большом бульварном кольце театры открывались один за другим, в этот развлекательный центр стекалась самая пестрая публика, и обитатели аристократических западных кварталов мешались здесь с жителями рабочих восточных предместий.
Эпицентр бульваров (сокращенно — boul — «буль») занимал пространство от триумфальных арок Сен-Дени и Сен-Мартен до улицы Ангулем (теперь Жан-Пьер Тэмбо), доходя до самого Зимнего цирка. Этот район был в подлинном смысле слова границей между западом и востоком. Ведь другая часть бульварного кольца — и та, что шла к площади Бастилии, и та, что соединялась с площадью Мадлен — не предлагала такой развлекательной программы. Аристократы и буржуа боялись углубляться слишком далеко в кварталы народного Парижа, где обитал всякий сброд, а рабочие не смели заглядывать в благородный Париж, напоминавший о дореволюционной монархии. По общему ощущению, эта граница между двумя мирами была в высшей степени реальной: Альфред де Мюссе, подошедший к ней с запада и устремивший взор по другую сторону бульваров, сказал: «Здесь начинается Индия».
На окруженном домами перекрестке Шато д’О был устроен фонтан по проекту инженера Пьера-Симона Жирара — он дал название и площади, и ведущей к ней улице
[94]. И совершенно естественно, что первая линия конки, открытая в 1828 году по маршруту площадь Бастилии — площадь Мадлен, прошла именно через бульвар Тампль, на котором было сосредоточено столько развлекательных заведений.
В 1867 году фонтан, казавшийся теперь слишком маленьким для перестроенной площади, демонтировали и перевезли в Ла Виллет, где из него поили скотину, направлявшуюся на бойню. Этот фонтан, частично реконструированный, и сейчас находится в парке Ла Виллет, где носит название фонтана с нубийскими львами.
* * *
В 1830-е годы театральный парижский пейзаж отражал мир, полный кипения и изобретательности. Бульвар Тампль был центром этого живого, суетливого и всем известного мира иллюзий. Народ в шутку окрестил эту артерию бульваром Преступлений, поскольку в многочисленных театрах, которые стояли по обеим его сторонам, каждый вечер кого-нибудь закалывали кинжалом, травили или душили, и все это только ради того, чтобы доставить публике удовольствие. Из пятнадцати театров бульвара некоторые были очень большими — на три тысячи мест и более, как Амбигю, Порт Сен-Мартен, Театр историк, Сирк олэмпик; другие поменьше — приблизительно на пятьсот мест, как Фюнамбюль или Деласман комик
[95].
Рядом с кассами уличные продавцы пытаются привлечь зрителей, предлагают программы, выкрикивают названия мелодрам, и к вечеру под рядами деревьев, слегка скрывающих здания, выстраиваются очереди. Люди раскупают билеты в театры. Вскоре совсем темнеет, зажигаются окна кафе, публика ждет там начала спектаклей. В маленьких магазинчиках вдоль театров торгуют вафлями, кокосовыми орехами, пряниками, яблочными пирожками и мороженым по два су. Разноцветные лампы торговцев отбрасывают на мостовую дрожащий красноватый свет, а непрерывный звон их колокольчиков перекрывает временами веселые голоса говорунов. Но вдруг бульвар пустеет, театры наполняются. Теперь надо ждать антракта, чтобы бульвар Преступлений вновь ожил.
В зале поднимается занавес. Публика шумлива, то и дело начинает свистеть. Она ни секунды не помедлив накинется на актера, если какая-нибудь сцена ей не по вкусу.
Неоспоримая звезда бульваров — Фредерик Леметр, актер, с триумфом выступавший на сцене Амбигю-Комик начиная с 1823 года в пьесе «Постоялый двор в Адре», сумрачной мелодраме с музыкальным сопровождением и танцами, которую актер вывернул наизнанку своей импровизацией и иронией
[96]. Леметр, верзила с зычным голосом, изображая бандита Робера Макера, превратил своего героя в чувствительного комичного убийцу и тем совершенно изменил пьесу, провалившуюся при первых представлениях.
— Если ты убиваешь стукачей и жандармов, это не значит, что у тебя нет чувств! — восклицает он под рукоплескания заходящейся в восторге публики.
В 1841 году на бульваре Преступлений Фредерик Леметр — звезда вне всякой конкуренции среди мужчин-актеров. Звезду среди женщин зовут Кларисса Моруа. Эти двое буквально созданы друг для друга, и тем не менее…
Кларисса с триумфом выступает в спектакле «Божья благодать», драме, смахивающей на водевиль, — во вкусе зрителей театра Гэте
[97], также расположенного на бульварах. Каждый вечер один и тот же зритель занимает одно и то же место в первом ряду партера. И каждый вечер он ожидает выхода мадемуазель Клариссы, чтобы с шумом уронить свою трость. И каждый раз раздраженная публика смотрит на недотепу и узнает в нем Фредерика Леметра — безучастно поджавшего губы, прикрытые черными усиками. Но настает вечер, когда трость не падает. Между Клариссой и Фредериком завязалась связь, которая продлится тринадцать лет.
В конце концов, их любовь завершилась по сценарию, достойному двух звезд мелодрамы. Покинув своего знаменитого любовника, Кларисса потом захотела к нему вернуться, но безуспешно. Тогда, вне себя от горя и ревности, она влила в стакан Фредерика сильную дозу опия — яда, который тогда был в ходу. Хоть эта безумная выходка не привела к убийству по любви, Фредерик уцелел: он ее простил, но навсегда отказался от встреч с нею.
* * *
В 1848 году пламя охватывает мир бульваров, который, как и весь Париж, кажется совершенно счастливым и беспечным. К этому времени Луи-Филипп правит Францией вот уже почти восемнадцать лет. Монархия ветшает постепенно, все глубже и глубже увязая в экономических трудностях и скандалах. Как будто все сходится против короля: урожай зерна оказался скудным, цена хлеба выросла на шестьдесят процентов и, чтобы дополнить этот мрачный образ гибнущего королевства, какая-то болезнь, пришедшая из Ирландии, погубила собранный на полях картофель. Париж страшится голода.
