В течение долгого времени в обычае у евреев было избавляться от истрепавшихся священных книг и свитков. Но поскольку они содержат имена божества, священные «шемот», считалось святотатством просто выбрасывать их и таким образом подвергать возможному осквернению. Гениза признана была служить временным вместилищем для этих материалов. Когда же их скапливалось достаточное количество, материалы с соответствующей религиозной церемонией погребались — часто рядом с могилой мудреца, а иногда и вместе с ним — на еврейском кладбище. Для древних евреев, по утверждению Соломона Шехтера, ученого-раввина, книга была подобна человеку: «Когда отлетает дух, мы прячем тело от глаз человеческих, чтобы избавить его от осквернения. Подобным образом, когда писание истерто временем или выходит из употребления, мы прячем книгу, чтобы сохранить ее от надругательства. Содержание книги отлетает к небесам, как душа». Подобные погребения и по сей день еще совершаются, особенно на Востоке. Зять Тишендорфа, Д. Людвиг Шнеллер, описал одно из них, имевшее место в Иерусалиме в 1894 г. Кроме того, у нас есть живописный рассказ журналиста Рихарда Каца о погребении, совершенном в Праге в 1921 г., впервые за предшествовавшие пятьсот тридцать два года.
Со временем, однако, в генизу стали поступать не только тексты истрепанные и искалеченные, но и такие, которые признавались неправильными, в силу чего изымались из обращения — либо потому, что в них было больше ошибок и исправлений, сделанных писцами, чем то было дозволено законом, либо потому, что их содержание считали за лучшее не предавать гласности, как было с текстами, признанными еретическими, или другими, исключенными из библейского канона. Сам термин «апокрифы» означает «сокровенные книги», что в точности соответствует древнееврейскому «гениза». Очевидно, значительная часть древнееврейской литературы эллинистического и раннехристианского периодов была подобным образом предана забвению. Как только нарождалась какая-нибудь сектантская литература, консервативные раввины принимали меры по изъятию ее из обращения. Едва был утвержден официальный «масоретский» текст («традиционная» форма Священного Писания), как ко всем прочим типам и редакциям начали относиться со строгой нетерпимостью.
До недавнего времени мы не располагали ни одним уцелевшим древнееврейским текстом из Ветхого Завета, который был бы старше IX в. (да и такие были достаточно редки), чему виной было целенаправленное уничтожение текстов путем проведения их через генизу. Как пишет «Еврейская энциклопедия», гениза преследовала «двоякую цель: все доброе уберечь от вреда, а все злое обезвредить». Но, как правило, и «доброе» и «злое», выходя из генизы, вместе предавалось погребению и погибало. «Уберегать» что-нибудь, по существу, и не собирались. «Люди книги» имеют давнюю репутацию цензоров и истребителей книг.
С течением времени некоторые генизы стали как будто выполнять и дополнительные функции. Они превращались в обширные архивы, хотя документы, хранившиеся в них, не были описаны и не использовались для систематических справок. Буквально все, что имело какое-нибудь значение, — юридические контракты, договоры об аренде, брачные соглашения, судебные решения, даже частные письма и светская поэзия, — все направлялось в генизу и в конечном счете подлежало погребению. Шехтер разъясняет подобную практику, мотивируя ее тем, что, «поскольку иудеи приписывали определенную святость всему, что напоминало Священное Писание (хотя бы просто потому, что текст был написан на древнееврейском языке) по содержанию или по виду, они не были склонны рассматривать даже подобные светские документы просто как мусор… Гениза древней еврейской общины представляет собой, таким образом, сочетание священной кладовой и светского архива». Этим, однако, вряд ли можно объяснить тот факт, что в одной генизе, содержимое которой дошло до нас, был обнаружен целый ряд светских материалов на языках, отличных от древнееврейского, в основном на арабском, а также на сирийском (сиро-арамейском), греческом, коптском, грузинском и даже французском.
Каирская гениза — явление необычное, поскольку значительная часть ее содержимого осталась нетронутой, и не исключено, что о ней вообще не вспоминали на протяжении большей части последнего тысячелетия. То, что эти документы уцелели, явилось делом чистой случайности. Эта гениза принадлежала одной из старейших синагог в одной из старейших еврейских общин диаспоры, и она пережила весь золотой век арабской цивилизации. Хотя время от времени значительная часть материалов предавалась погребению — некоторые из них были позднее выкопаны, — основная их масса осталась в хранилище. Даже при этом условии только сухой климат Египта мог сохранить их столь бережно.
Древняя синагога, по-разному именуемая в честь Ездры, Илии, Иеремии или Моисея, расположена к югу от Каира, в части города, именуемой Фостат или Старый Каир, который в домусульманскую эпоху назывался Вавилоном. На территории египетского Вавилона находилась римская, а еще раньше, в VI в. до н. э., персидская крепость. В этом районе вырос значительный коптский и еврейский культурный центр. Синагога была поначалу христианской церковью, воздвигнутой в честь святого Михаила, которая затем перешла, по некоторым источникам, к иудеям в период непродолжительной повторной персидской оккупации в 616 г. н. э. В летописи отмечена ее продажа иудеям в 882 г. н. э., после арабского завоевания. После этого в генизу синагоги стали поступать самые разнообразные тексты.
Первым путешественником нового времени, по-видимому знавшим о генизе, был двоюродный прадед Генриха Гейне — Симон ван Гельдерн, который посетил ее в середине XVIII столетия и сделал в своем дневнике запись о вероятности захоронения в ней ценных рукописей. Почти столетие спустя генизу посетил Иаков Сафир, исследователь древнееврейской культуры, известный своими полевыми изысканиями в Йемене. Ему пришлось пуститься на уговоры, чтобы получить разрешение взглянуть на нее. Презрев увещевания синагогального служки насчет «змей и драконов», таящихся во мраке закрытого помещения, он бросил вызов нильским чудовищам и два дня провозился среди обломков и мусора, пока вдоволь не наглотался пыли и грязи. Он не обнаружил ничего стоящего, но отметил в своем путевом дневнике: «Кто знает, что все-таки может быть сокрыто там, внизу?»
Примерно в это же время на Ближний Восток прибыл еврей из России, ярый приверженец секты караимов, по имени Авраам Фиркович. Он принадлежал к числу наиболее эксцентричных охотников за рукописями в XIX в. Это благодаря ему ленинградская Публичная библиотека
[37]обладает теперь одним из богатейших собраний древнееврейских рукописей во всем мире. Фирковича характеризовали как поразительное сочетание мошенника, ученого и фанатика. Его исследования и приобретения были продиктованы в первую очередь желанием доказать царскому правительству России, что караимы осели в Крыму еще с дохристианских времен и поэтому были непричастны, в отличие от раввинских евреев, как к распятию Христа, так и к созданию ненавистного Талмуда. Несмотря на то что хронологически подобные притязания были весьма сомнительны, усилия Фирковича увенчались успехом. Русское императорское правительство отменило в отношении караимов дискриминационные меры, направленные против евреев. Но для того чтобы подкрепить свои идеи доказательствами, Фирковичу пришлось прибегнуть к фальсификации документов. Он зашел так далеко, что удревнял даты надписей на надгробиях караимских кладбищ в Крыму. Естественно, когда стало известно о подобной практике, то многие из рукописей Фирковича стали вызывать подозрение. По сей день среди специалистов существуют разногласия по поводу того, какие из рукописей подлинные, а какие — подделки. Подобно Симониду, он был фальсификатором, но как будто бы не руководствовался в первую очередь материальными соображениями. Он безжалостно опустошал синагоги и генизы, включая некоторые из тех, что находились в Крыму и Бухаре, но он был, вероятно, в числе первых людей, проникшихся сознанием огромной ценности этих хранилищ. Поскольку Фиркович действовал тайно, никто не был осведомлен наверняка об источниках его поступлений. Более того, представляется сомнительным, был ли он сам когда-нибудь в каирской генизе, откуда, по предположениям, поступили в ленинградскую коллекцию наиболее ценные фрагменты.
