Не кажется ли удивительным то, что мир должен был ждать более чем тысячу лет после находки 800 г., пока в том же районе совершенно случайно не были открыты новые рукописи? На это можно ответить, что мир на протяжении всего этого времени вовсе и не ограничивался одним ожиданием. Почва Египта отнюдь не начала внезапно являть на свет папирусы именно в XIX в., когда на сцену выступили египтологи и папирологи. Было бы нарушением всех законов вероятности, если бы феллахи в поисках себаха в течение тысяч лет не выкопали бы случайно папирусных отрывков или свитков. Но за отсутствием интереса к ним не было и рынка сбыта. Эти находки не были подлинными открытиями, и драгоценные древности бесцеремонно выбрасывались. Открытие никогда не бывает просто счастливой находкой; оно требует понимания значимости найденного объекта, а также определенной культуры, готовой воспринять все, что способно обогатить ее знаниями.
Племя таамире скиталось по Иудейским холмам начиная с XVII в., а до них здесь были и другие бедуины. Евреи, пришедшие в Ханаан до и во время Исхода во II тысячелетии до н. э., были их отдаленными родичами. Пастухи и козопасы располагались на ночлег в тех самых пещерах, в которых теперь мы находим остатки древних рукописных хранилищ. В некоторых из пещер, скрывавших фрагменты древнееврейских свитков, были обнаружены арабские тексты гораздо более позднего времени (XIV и XV вв.). Связанные с пещерами предания разных районов мира (например, Альтамиры в Испании) повествуют о провалившихся в отверстие пещеры животных и о добром пастухе или любящем хозяине, который, идя на выручку, забирается в пещеру и случайно обнаруживает спрятанные в ней предметы. Собственно говоря, после обнаружения пещеры I некий старик таамире обратил внимание своих соплеменников на одну отдаленную пещеру, в которую он забирался несколькими годами ранее, преследуя раненую куропатку. Это была пещера IV, которая оказалась, быть может, самой богатой из всех и, по мнению ряда специалистов, была главным хранилищем библиотеки кумранской секты.
Известно, что бедуины-таамире, издавна рассматривавшие эти Иудейские холмы как свое личное владение, исследовали и эксплуатировали богатства пещер еще до открытия рукописей Мертвого моря. В начале 1920-х годов они собирали в Вади-Мураббаат веками скапливавшийся здесь помет птиц и летучих мышей, с тем чтобы продавать его еврейским колонистам. Удобрение частично добывалось в тех пещерах, где впоследствии были обнаружены рукописи. Когда позднее бедуинов спрашивали, не попадались ли им на глаза какие-либо исписанные листки или свитки, они ничего подобного припомнить не могли. Главным делом для них в те дни был сбор удобрения, так к чему им было запечатлевать в памяти вид каких-то изгрызенных крысами обрывков текстов, о рыночных возможностях которых они не имели ни малейшего понятия? Вполне вероятно, как предположил Ролан де Во, что цитрусовые плантации евреев близ Вифлеема в то время удобрялись обрывками манускриптов.
Живые и предприимчивые таамире, неустанно рыскавшие в поисках легкого заработка, узнали цену древностям задолго до того, как перед ними забрезжила воз-можностъ выгодного сбыта неприглядных исписанных обрывков. В 1930-40-х годах это племя вело в Вади-эль-Тин, милях в трех к югу от Вифлеема, систематические поиски доисторической бронзы, которую они сбывали торговцам древностями. Только завязав с таамире дружеские отношения, французские археологи смогли в конце концов установить местонахождение этого богатейшего источника предметов искусства бронзовой) века.
И по сей день бедуины рыщут по холмам в поисках пещер, усердно высматривая в них древние изделия, а затем сбывают свои находки на вифлеемском рынке. Ученые-археологи идут лишь по стопам бедуинов, и в целом на их долю остаются, за редкими исключениями, только второстепенные открытия. Все известие пещеры, кроме одной-единственной, оказались прежде вскрытыми и опустошенными бедуинами. Иорданское правительство молчаливо смирилось с этой практикой и даже предоставило таамире своего рода монополию на торговлю рукописями, закрыв доступ в этот район другим бедуинам. Трудно сказать, можно ли было решить проблему каким-либо иным способом, поскольку научным учреждениям недостает средств для проведения длительных и систематических разысканий, и то же можно сказать об иорданском правительстве, которое уже проявило себя достаточно щедрым. Разумеется, европейским ученым не по плечу соперничать в физической выносливости и ловкости с бедуинами-таамире, которые знают холмы как свой собственный дом и которых, поскольку они уже единожды вкусили богатства, никакая сила не заставит воздержаться от подобных «операций».
Естественно, большое количество ценных археологических данных, касающихся стратиграфии, идентификации на месте находки, способа захоронения и т. д., оказывается безнадежно утеряно. Более того, некоторые рукописи бывают повреждены вследствие неосторожного обращения, и их приходится покупать у бедуинов по высоким ценам через сомнительных посредников.
История открытия свитков Мертвого моря была рассказана в нескольких приправленных сенсационностью мелодраматических версиях. Сама по себе волнующая, эта история развертывалась большей частью на фоне кровавой войны в священном городе Иерусалиме, в которой едва ли не воспроизводились события апокалиптической «войны сынов света против сынов тьмы», описанной в одном из свитков.
Многие детали ставшего традиционным описания, в особенности те, которые относятся к открытию первой пещеры, не говоря уже об обстоятельствах продажи свитков, весьма сомнительны. По мнению скептиков, которое наиболее шумно отстаивал профессор Соломон Цейтлин из филадельфийского колледжа Дропси, эта история выглядела чересчур уж гладкой. Например, существуют значительные расхождения между версиями, рассказанными Дж. Ланкестером Хардингом, Джоном М. Аллегро и Милларом Берроузом, хотя все они имели непосредственное отношение к событиям в Палестине. Ученые выявили несколько неправдоподобных деталей и противоречий, а некоторые заявили, что свитки подделаны или изготовлены в Средние века, и, исходя из этого, стремились опровергнуть как можно больше предоставленных свитками данных.
В течение долгого времени ни одному из европейцев не удавалось увидеть Мухаммада ад-Диба, мальчика-первооткрывателя. Да и существовал ли он в действительности? Что он искал — овцу или козу? Зачем он швырнул камень — чтобы потревожить заблудившееся животное или просто от избытка мальчишеской энергии? Может быть, он услышал грохот разбивающихся кувшинов и поразился этому? Зашел ли он в пещеру один и сразу же? Или он вернулся сюда с одним из двух своих товарищей-пастухов? Поделили ли они добычу? И так далее. Путаницу усугубил сирийский митрополит Мар Афанасий Иешуа Самуэль, который однажды заявил, что рукописи, демонстрируемые им иностранным специалистам, долгое время до того покоились в библиотеке его монастыря.
Через несколько лет после этого открытия, в 1956 г., кому-то удалось найти Мухаммада ад-Диба в Вифлееме и заставить подробно рассказать о своем приключении. Его слова были записаны каким-то арабом-писцом, и документ был подписан Дибом, а затем опубликован и переведен на английский знаменитым американским ориенталистом Уильямом X. Браунли, одним из членов той первоначальной группы американских ученых при Американской востоковедной школе в Иерусалиме, которая опубликовала свитки Мертвого моря, являвшиеся собственностью сирийского митрополита. Эта «авторизованная версия», как ничто другое, запутала дело еще больше. Удивительнее всего было то, что Диб теперь объявил, будто находка была сделана в 1945-м, а не в 1947 г., как все до сих пор считали. По его словам, вскрывая сосуды в пещере, он рассчитывал найти в них клад, а увидев всего лишь кожаные свитки, всерьез стал раздумывать, стоит ли вообще их брать. Но он и его товарищи нуждались в новых кожаных ремнях для своих сандалий, так что в конце концов он их взял. Нам остается только гадать, почему материал был — если действительно был — сочтен непригодным для такого употребления. Как бы то ни было, теперь Диб утверждал, что по возвращении он положил свитки в «кожаную сумку и повесил ее в углу». Там они оставались, очевидно, более двух лет, пока его дядя не заметил их и не попросил себе, для того чтобы показать одному вифлеемскому торговцу древностями.
