Воспоминания Диба значительно отличаются от более ранних версий и не полностью согласуются с некоторыми достоверно установленными фактами. Скажем, он заявил, что кувшинов было только десять и он все их разбил прежде, чем в последнем обнаружил свитки (вряд ли Шехерезада придумала бы что-либо удачнее). Два кувшина, сказал он, были наполнены красными семенами. Но никаких следов этих семян не было обнаружено. Мы также знаем, что профессор Иерусалимского университета Сукеник приобрел совершенно неповрежденные кувшины из этой же самой пещеры. Хотя на доктора Браунли произвели впечатление «почти библейская прямота и прелесть этого лаконичного описания», он, однако, охотно допускал, что эта история «приобрела ясность и изящество в процессе частого повторения».
И это вновь возвращает нас к вопросу о том, достоверно ли описание обстоятельств этого открытия в целом и были ли свитки действительно взяты из кумранской пещеры I. Однако, несмотря на противоречия в частностях, все серьезные сомнения были рассеяны, когда объединенная экспедиция под руководством Дж. Ланкестера Хардинга, директора иорданского Департамента древностей, и доминиканца, преподобного отца Ролана де Во, директора французской Доминиканской школы библейских и археологических исследований в Иерусалиме, совместно с бельгийским наблюдателем от ООН и представителем Палестинского археологического музея Иордании обнаружила пещеру. Это было в 1949 г. Уже было упущено драгоценное время, в течение которого как бедуины, так и сирийский митрополит вели нелегальные раскопки самым варварским образом. Последний даже прорубил новый вход в пещеру, имевшую естественное отверстие только в своде.
В том, что это была действительно та самая пещера, сомневаться было нельзя. Современные грабители оставили неопровержимые улики. Нашлась здесь, например, случайно оброненная зажигалка, владелец которой был известен. Тут же были недавно разбитые кувшины и множество фрагментов рукописей — путем тщательного просеивания почвы их было собрано около шестисот, — часть которых подходила к свиткам, извлеченным ранее. Ученые нашли также кусочки полотна, в которые были завернуты свитки. Эти кусочки оказались неоценимыми для последующего установления возраста манускриптов с помощью радиоактивного углерода-14.
Это было началом археологии Кумрана. Местонахождение и бесспорная древность пещерной библиотеки были установлены. Следующим шагом были проводившиеся также Л. Хардингом и Р. де Во раскопки расположенных по соседству развалин Хирбет-Кумрана, которые после нескольких пробных раскопов были идентифицированы как монастырский центр сектантской общины, скорее всего ответственной за написание и захоронение пещерных свитков. Что касается возраста свитков, палеография и археология исключали средневековое или более позднее происхождение. Только профессор Цейтлин и несколько его учеников оставались непреклонными. Разнородность содержания пещерных документов, как и отсутствие в текстах шаблонного единообразия, определенно говорит за то, что они должны были быть созданы до конца I в. н. э., то есть до того, как раввины окончательно определили круг текстов и их каноническую форму, а варианты, не укладывающиеся в эти рамки, объявили запретными.
Споры о смысле и значении свитков Мертвого моря продолжают бушевать до сих пор. Они затрагивают такие вопросы, как характер, вероучение и устав кумранской общины; возраст свитков; дата их написания и захоронения; конкретный исторический облик Нечестивого Священника и Учителя Праведности; отношение ессеев к членам кумранской общины; предполагаемое изгнание секты в Дамаск; возможные связи с Иоанном Крестителем, Христом и его братом Иаковом, и самый жгучий из всех вопросов: была ли и в какой мере кумранская секта предшественницей христианства? Имели ли близкое сходство ее мессианские воззрения, ритуал, догма и теология с раннехристианскими? Не оспаривается ли этим уникальность Иисуса? К сожалению, пока эти вопросы ставились либо с излишней сенсационностью («самые сильные споры в христианском мире со времен Дарвина», «Кумран скорее, чем Вифлеем, колыбель христианства»), либо с неподобающей робостью.
Одна из выдающихся особенностей свитков заключается в том, что это еврейские рукописи, примерно на тысячу лет древнее любых известных ранее. Вполне возможно, это их самый весомый вклад в науку. Они уже пролили много света на историю древнееврейского языка, на древнееврейскую палеографию (науку, только теперь занявшую подобающее ей место), на становление библейского канона и на традицию передачи текстов Ветхого Завета. При первом ознакомлении со свитками было объявлено, что они почти полностью совпадают с официально признанным масоретским текстом Священного Писания. Но теперь этого утверждать уже нельзя. Более детальное изучение вкупе с обнаружением новых фрагментов ясно показало, что масоретский текст, хотя сам по себе и достаточно авторитетный, отражает лишь одну из нескольких традиций. Он не является полноправным наследником некоего единственного «архетипа». Например, некоторые отрывки древнееврейских текстов, найденные в пещерах, заставляют отдать предпочтение скорее греческой «Септуагинте», нежели масоретской форме текста. В сущности, то, что иногда выдвигалось как предположение, теперь твердо установлено, а именно: «Септуагинта» базируется на каком-то надежном и авторитетном варианте древнееврейского текста, который во многих случаях можно предпочесть масоретскому. То же самое можно сказать и в отношении самаритянского «Пятикнижия». Значение этого для новых изданий Ветхого Завета и переводных версий трудно переоценить. Это вполне может породить совершенно новую отрасль текстологической критики, которая завладеет умами будущих поколений ученых, изучающих Ветхий Завет. Собственно говоря, поскольку становятся доступными все новые древние тексты, нам, возможно, придется позаимствовать концепцию семейств рукописей у греческого Нового Завета для того, чтобы систематически проследить взаимоотношения между вариантами текста и прийти к обоснованным редакторским решениям.
Как редакторы масореты, возможно, и отлично справились со своей задачей, но в том, чтобы обеспечить своему ветхозаветному тексту монополию, беспощадно подавляя соперников, они далеко не столь же преуспели. В 1939 г. сэр Фредерик Кеньон писал в третьем издании своей книги «Наша Библия и древние рукописи»: «Нет, разумеется, ни малейшей вероятности, что мы найдем когда-нибудь рукописи древнееврейского текста, восходящие к периоду, предшествующему формированию текста, который мы называем масоретским (то есть до II в. н. э.)». Но ни в чем нельзя быть уверенным заранее. Похоже, что и новые данные, до сих пор извлеченные из рукописей Мертвого моря, будут отодвинуты в тень многочисленными дальнейшими открытиями. Даже и материал, добытый ранее, как, например, тексты, взятые из каирской генизы, на протяжении еще многих лет не будет полностью введен в обиход, а затем пройдет еще значительно большее время, прежде чем его усвоит наука. К тому времени интерес широкой публики, вероятно, сойдет на нет, а вместе с тем выведутся и завышенные требования, и чрезмерно рискованные оценки.
Между тем со времени расчистки пещеры I неуклонно совершались новые находки, хотя и не вызывавшие своим появлением такого шума. Выражение «свитки Мертвого моря» теперь утратило свой смысл, если понимать под этим только кожаные свитки из пещеры I, которые почти целиком были приобретены Иерусалимским университетом и израильским правительством. Взамен был предложен новый термин — «свитки Кумрана», — вызванный к жизни ценными находками еще в десяти или одиннадцати пещерах, особенно в пещере IV с ее десятками тысяч фрагментов и в пещере III, где был найден знаменитый медный свиток (фактически две отдельные медные полосы), содержавший опись сказочных кладов драгоценного металла с указанием местонахождения тайников. Предложенным названием подчеркивается также связь всех свитков из этих пещер с сектантским центром в соседнем Хирбет-Кумране.
