Верхняя часть Моавского камня — обнаруженной в XIX в. стелы, покрытой знаками скорописи, близкой к той, которую употребляли древние евреи до (а в отдельных случаях много позже) введения ими квадратного письма.
Но каковы же реальные факты?
Летом 1883 г. Лондон был взволнован сообщением об открытии двух отличающихся друг от друга древних иудейских рукописей Второзакония, выполненных древним курсивным финикийско-еврейским (палеоеврейским) письмом, ранее уже знакомым по Моавскому камню и датировавшимся обычно приблизительно IX в. до н. э. Рукописи состояли примерно из пятнадцати или шестнадцати длинных кожаных полос, первоначально, видимо, скорее сложенных наподобие того, как складывались некоторые книги Дальнего Востока и доколумбовой Мексики, нежели свернутых в свиток. Они были доставлены из Палестины М. В. Шапирой, который предложил их Британскому музею за «кругленькую сумму в миллион фунтов». Один современник Шапиры писал в своей автобиографии: «В течение недель „открытие“ этих драгоценных рукописей было темой для бесед за обеденным столом во всех слоях общества». Британская пресса ежедневно публиковала статьи, освещающие все подробности и малейший поворот событий. Репортеры осаждали Британский музей, где под стеклом были выставлены отдельные фрагменты рукописей. Вдоль выставочных витрин прошли толпы любознательных лондонцев.
Поспешивший к месту событий из Парижа выдающийся французский специалист в области библейской археологии Шарль Клермон-Ганно отметил, что к моменту его прибытия общественное возбуждение достигло апогея. Выставка получила как бы официальное благословение, когда тогдашний премьер-министр Гладстон, человек, сам в немалой степени интересующийся древностями, посетил музей и имел дружескую беседу с «автором открытия», г-ном Шапирой, а также с доктором Кристианом Гинзбургом, которому Британский музей доверил экспертизу манускриптов. Переводы текстов, выполненные Гинзбургом, публиковались, часть за частью, в «Таймс» и в «Атенеуме». Оттуда их перепечатывали даже провинциальные газеты.
Разумеется, Британский музей не поместил бы рукописей на выставку, а ведущие газеты не печатали бы из них выдержки, если бы хоть кто-то заподозрил подделку. Гинзбург откладывал окончательное решение, но старательно выполненные переводы выдавали обуревавший его энтузиазм. Лондонский корреспондент ливерпульской «Дейли Пост» писал 16 августа 1883 г.: «Д-р Гинзбург по-прежнему занят в Британском музее разбором текста новейшей антикварной находки, сделанной г-ном Шапирой; немногословие и таинственность, которой он окружает свою работу, заставляют многих поверить первоначальному утверждению, что эти кожаные полосы на несколько сот лет старше христианской эры. Эти энтузиасты ссылаются на то, что, будь кожи поддельными, такой проницательный ученый, как д-р Гинзбург, уже давно разоблачил бы обман». Между тем ходили слухи, что единственным препятствием к покупке рукописей является отсутствие у музея в данный момент достаточных средств. Назывались уже имена частных лиц, предположительно готовых внести пожертвования. Некоторые утверждали, что казначейство выделяет Британскому музею огромную сумму из «фонда на непредвиденные общественные нужды».
Моисей Вильгельм Шапира, крещеный польский еврей, женатый на немке, многие годы занимался торговлей древностями и рукописями в Иерусалиме. Он снабжал библиотеки Берлина и Лондона ценными древнееврейскими текстами, происходящими главным образом из Йемена. Он нашел и впоследствии продал Германии комментарий к Мидрашу, принадлежавший перу Май-монида, который продолжали превозносить как выдающийся вклад в науку даже и после разоблачения Шапиры. Репутация его была весьма запятнана продажей Берлинскому музею «моавских идолов» — возмутительно грубой подделки, путь которой Шарль Клермон-Ганно, в то время французский консул в Иерусалиме, сумел проследить до самого места изготовления — мастерской, принадлежавшей одному из приятелей Шапиры.
Некоторые усматривали в Шапире чуть ли не ангела, невинную жертву палестинских фальсификаторов. Другие, главным образом крепкие задним умом сочинители мемуаров, такие как Уолтер Безант или Берта Стаффорд, приписывали ему сознательное распространение самых злокозненных подделок. Как бы то ни было, провал затеи с «моавскими идолами» как будто недолго мешал ему вести дела. Он по-прежнему продавал древности и документы европейским коллекционерам. Несколько его рукописей были куплены Альфредом Сутро, мэром Сан-Франциско, и теперь хранятся в Публичной библиотеке этого города. Считалось, видимо, само собой разумеющимся, что ни один торговец древностями не застрахован от того, чтобы, сам того не зная, не выставить иной раз на продажу какую-нибудь подделку. Нанесенный «моавскими идолами» ущерб Шапира в достаточной мере компенсировал другими, бесспорно подлинными древностями. Кроме того, Палестина в ту пору грандиозных открытий Моавского камня и подземной Силоамской надписи
[45], вообще в пору подлинного библейского ренессанса, была буквально наводнена различными подделками, разоблачить которые все сразу было просто невозможно. Клормон-Ганно, искусный изобличитель фальшивых древностей, посвятил этому вопросу замечательную книгу «Археологические подделки в Палестине» (1885), в которой, впрочем, Шапира выведен в роли злодея.
Шапира, согласно его версии, владел рукописями Второзакония несколько лет, прежде чем надумал их продать. Он утверждал, что повез их в Европу только после того, как сам убедился в их подлинности. Обстоятельства открытия были до странности схожи с находкой свитков Мертвого моря. В письме к одному немецкому другу Шапира утверждал, что в июле 1878 г. он посетил дом арабского шейха Махмуда ал-Араката. Там он разговорился с группой бедуинов, которые рассказали ему об арабах, воспользовавшихся как убежищем одной пещерой в Вади-эль-Муджиб, у восточного берега Мертвого моря, на древней земле израильского «колена Рувимова». В одной из пещер им попалось «несколько кип очень старого тряпья». Разворошив хлопковую или полотняную обертку, они обнаружили внутри «колдовские заклинания». Пещеры, согласно описанию, были на удивление сухи, и это навело Шапиру на мысль о благоприятном стечении обстоятельств, которое могло бы способствовать сохранению документов столь же действенно, «как и почва Египта». Теряясь в догадках над тем, что за «колдовские заклинания» это могли быть, Шапира, по его словам, заручился поддержкой шейха и в результате заполучил фрагменты «набальзамированной кожи», в которых он впоследствии опознал пересказ «последней речи Моисея на равнине Моава».
Во время своего пребывания в Лондоне Шапира обратился к Гинзбургу с заявлением, опубликованным 11 августа 1883 г. в «Атенеуме»; здесь он полностью признавал весомость сомнений, возникших в отношении сокровища, которое он теперь предлагал Британскому музею. Он признал, что профессор университета Галле Константин Шлотман, которому в 1878 г. он отправил копии с рукописи Второзакония, объявил манускрипт подделкой и выбранил Шапиру за то, что тот выдавал его за священный текст. Чтобы воспрепятствовать Ша-пире публично объявить о своей находке, Шлотман также поставил в известность об этом германского консула в Иерусалиме барона фон Мюнхаузена. Между прочим, именно Шлотман прежде дал благословение на покупку Германией «моавских идолов», так что мы вполне можем понять его опасение связать свое имя с новой подделкой. Шапира сообщал Гинзбургу, что, получив предостережение Шлотмана, он поместил документы в одном из иерусалимских банков. Он также сообщил об этом неблагоприятном заключении другому ученому, которому ранее послал копию текста для ознакомления.
