Из всего этого явствует, что первый король африканского вандальского государства до последних дней своей жизни неутомимо занимался внешней политикой. Внешняя политика для него играла абсолютно доминирующую роль, так что он, естественно, насколько вообще позволяют об этом судить сомнительные источники, практически пустил внутреннее развитие своего королевства, особенно начиная с 442 г., на самотек. Тем самым мы, впрочем, никоим образом не хотим принять на веру язвительные суждения ортодоксальных писателей или замечание Аполлинара Сидония, который говорит, что уже в 458 г. Гейзерих стал ленив, а его здоровье было загублено распутством и развратной жизнью
[107]. Этот вердикт в любом случае преувеличен. И все же вследствие такой неустанной дипломатической и военно-политической деятельности короля, получавшей достаточную поддержку, пожалуй, со стороны лишь немногих способных соратников, прекратилось, должно быть, проведение многих необходимых внутриполитических реформ. Внутриполитические «достижения» Гейзериха выглядят чрезвычайно незначительными, прежде всего, по сравнению с достижениями остгота Теодориха, известными нам в особенности по «Variae» Кассиодора
[108]. Они в сущности ограничиваются колонизацией вандалами и аланами sortes Vandalorum, установлением института милленариев (тысячников), развитием служилой знати и связанным с этим введением принципа старшинства в наследовании престола
[109]. Принимая во внимание отрывочный характер источников, нельзя с уверенностью сказать, была ли частично проведена Гейзерихом или же только выносилась на обсуждение благоприятная для всего населения налоговая и административная реформа. Складывается лишь впечатление, что вандальское налогообложение было несколько мягче и гуманней, чем византийское. Может быть, это было обусловлено вандальским пониманием второстепенности административной функции и ни в коем случае не должно означать что-то вроде признания королем своей гуманитарной обязанности; Гейзерих был прагматичным политиком, который, конечно, уделял необходимое внимание и области государственных финансов, не позволяя себе отвлекаться на гуманитарные аспекты. Хотя он поначалу и уничтожил римские налоговые кадастры, подобная снисходительность не могла продолжаться сколь-нибудь долгое время. Разумеется, можно было несколько снизить налоговые квоты по сравнению с обычным для позднеримского времени уровнем, ибо бюрократия была теперь не столь сильно развита, а войны вандальского государства частично «самоокупались» (добыча, военнопленные). Отчасти внутренняя политика Гейзериха показала себя опрометчивой уже вскоре после его смерти. Порядок наследования престола, в соответствии с которым королем всегда должен был становиться старший из мужского потомства Гейзериха, уже при Гунерихе стал причиной внутриклановых убийств и около 480 г. вызвал тяжелый кризис среди вандалов. Политика преследований ортодоксальной церкви оказалась, с одной стороны, слишком жесткой, а с другой стороны, слишком непоследовательной. Миссионерская деятельность арианства, несмотря на благожелательнейшее отношение, и содействие государства, оставалась чрезвычайно ограниченной, в то время как ортодоксальная церковь по причине ее большой внутренней силы и лучшей организации
[110], а также в силу ее связей с ойкуменой и во времена тяжелейших гонений могла в основном сохранить свой «капитал» и даже оказывать влияние на вандалов. Уже при Гейзерихе ортодоксальная церковь, придерживаясь духа и учения Августина, постепенно сумела обратить свое положение гонимой церкви в новую силу. Их готовность идти на страдания и их твердость в убеждениях импонировали даже самым фанатичным противникам и сильно способствовали тому, что вандальское господство в Африке и на островах вновь показалось населению чуждым и враждебным. Искусные попытки Гейзериха и его наследников использовать некоторые из группировок мавританских племен, постепенно складывавшихся в государственные образования, против провинциальных римлян, хотя и имели большое значение в военном отношении, но не оказали продолжительного воздействия на внутриполитические и внутриафриканские условия. Правда, вандальское государство до самого конца могло рассчитывать на военную помощь многих мавританских племен, и Прокопий в своем интересном сообщении (Война с вандалами, II, 6) разъясняет, что мавры принадлежали к последним сторонникам несчастного короля Гелимера. И все же, как уже упоминалось, многие мавританские государства занимали при наследниках Гейзериха постоянно враждебную позицию по отношению к вандалам и представляли собой неизменную угрозу для сухопутной границы. При Гильдерихе мавро-берберские грабительские походы достигали даже восточного побережья сегодняшнего Туниса. Таким образом, незначительность вандальского военного потенциала вместе с определенными внутриполитическими просчетами, часть вины за которые лежит и на Гейзерихе, привели к упадку, катастрофические размеры которого еще очевиднее проявились во время похода Велизария.
Несмотря на все это, нельзя не обратить внимание на величие достижений Гейзериха, который по праву считается многими исследователями уникальной фигурой среди германских королей великого переселения народов
[111]. Он не был обделен ни физической и моральной трудоспособностью, ни целеустремленностью в политических и военных действиях. Естественно, он не мог прыгнуть выше головы, а также предъявить своим соплеменникам и немногим сотрудничавшим с ним римлянам требования того уровня, который был необходим для того, чтобы создать на обломках позднеримского порядка новое, внешне- и внутриполитически сильное государство. Так как преодолеть противодействие ортодоксальной церкви никогда не удавалось, у вандальского королевства не было никакой подлинной идеологической силы; не было никакой «программы» – за исключением служения королю, – с помощью которой можно было бы привести к какому-либо единству диаметрально противоположные интересы вандалов и провинциалов (если не учитывать берберское население). Да и готовность вандалов и аланов к военным мероприятиям или к административной деятельности, очевидно, не увеличивалась со временем. При непривычном климате комфортный образ жизни состоятельных провинциалов представлял собой большой соблазн; так как многие вандалы, прежде всего, естественно, родовая и служилая знать, жили в благоприятных экономических условиях, они охотно обратились к роскошной жизни в банях, театрах, парках и дворцах, которая уже столетиями являлась характерным признаком африканского «сибаритства» и с которой довольно безуспешно боролись церковные писатели. Несмотря на многочисленные запреты, общение с римлянами, которое приводило к смешанным бракам, принимало все больший размах; оно наложило отпечаток и на духовную жизнь следующих поколений вандалов, так что в конце концов появились и «придворные духовники», и «придворные поэты». И даже короли, как Трасамунд, занимались богословскими проблемами. То, что часть вандалов обратилась к продуктивной культурно-созидательной деятельности, можно расценить как благоприятный знак; разумеется, они постоянно находились под римским влиянием и не смогли создать, например, собственной литературы. Даже произведения их богословов (которые также реконструируются лишь по полемическим сочинениям ортодоксов) демонстрируют сильное влияние ранних ариан или их ортодоксальных противников
[112].
