Жестокость гонений на ортодоксов не осталась, как уже было сказано, без соответствующих последствий. Так, постановления Латеранского собора 487 г. признают, что действия Гунериха и его приверженцев привели к многочисленным случаям обращения в арианство не только мирян, но и монахинь, монахов, клириков, пресвитеров и даже епископов. Такие результаты отмечались, конечно, главным образом в Проконсульской Африке и прилегающей части Бизацены. О ситуации на окраинах территорий, находившихся под властью вандалов, мы знаем совсем мало; разумеется, гонения и жестокости со стороны ариан распространялись вплоть до района Габеского залива и на запад до мавританской Типасы, хотя ортодоксы в этих областях составляли, вероятно, подавляющее большинство населения.
Сам Гунерих, должно быть, надеялся на ощутимое усиление власти своего королевства в результате гонений, например, ликвидации многочисленных средних слоев населения. Нет сомнений, что в 483 и 484 гг., когда начали сказываться первые последствия гонений, он надеялся, что насильственное обращение ортодоксов вместе с обузданием родовой и служилой знати дадут ему возможность спокойно править относительно гомогенной массой населения: цель всех властителей со времен «расцвета» восточных деспотий или греческих тираний. Две «случайности», голод лета 484 г. и смерть самого короля 2 декабря того же года, обрекли эти планы на полный провал. Голод, по сообщениям Виктора из Виты, имел большой размах и привел к соответствующим последствиям
[120]. Люди и звери падали жертвами засухи и голода, а общественные связи повсеместно ослаблялись и разрывались. Торговля и ремесла замерли, а люди в отчаянии устремлялись туда, где, по их мнению, они еще могли найти возможности выжить. Интересно указание Виктора, что многие тщетно пытались продаться в рабство, чтобы не умереть от голода; однако покупателей не было, и даже вандальские рабовладельцы подстрекали своих рабов к бегству, которое обычно жесточайшим образом каралось. Король и его служащие, естественно, были беспомощны перед этой природной катастрофой; и все-таки Гунерих проявил решимость не впускать в Карфаген голодающих, уже большей частью страдавших от заразных болезней. Помощь, по всей видимости, оказывалась только арианам и тем, кто проявлял готовность обратиться в арианство. Из этого замечания, взятого нами опять-таки у Виктора из Виты, мы можем извлечь, что размеры голода были ограничены. На карфагенских складах, несомненно, хранились значительные запасы всего необходимого, которые могли в случае нужды пополняться за счет заморских поставок. Вследствие этого сами вандалы скорее всего вряд ли страдали от голода. То же относится и к обширным окраинам вандальского государства; ибо Житие Фульгенция, написанное карфагенским диаконом Феррандом, правда, только около 530 г., в котором наряду со столицей описывается прежде всего южная Бизацена, вообще не упоминает о голоде 484 г. Из этого с необходимостью вытекает, что масштабы засухи в разных областях очень сильно отличались и, например, южная Бизацена вряд ли была ею затронута. Несмотря на это, не следует недооценивать последствия этого голода. По сообщению Виктора, голод еще от случая к случаю приводил к вынужденному обращению в арианство, но в целом оттеснил политику преследований на второй план, так как создалась совершенно новая ситуация и местные власти в областях, пораженных засухой, не могли сложа руки наблюдать за процессами разложения. Их усилия сконцентрировались на заботе о голодающих и больных и на налаживание обычной жизни. Однако со скорой – несколько загадочной – смертью короля гонения в еще большей степени лишились своей движущей силы.
Король умер в тот момент, когда его политика после многочисленных первоначальных успехов стремительно близилась к полному провалу. Он не сумел сломить ортодоксальную «оппозицию», моральная сила и общественный вес которой были заметны как и прежде. Одновременно провалились его планы наследования престола: вместо его сына Хильдериха на троне вандалов и аланов воцарился его племянник Гунтамунд.
Государство вандалов при Гунтамунде (484-496 гг.)
В начале правления Гунтамунда, сына Гензона и внука Гейзериха, ненадежность наследства Гунериха стала, без сомнения, еще более заметна. Новому королю пришлось бы железной рукой или с большой ловкостью взяться за нерешенные проблемы, чтобы обрести хоть какую-то перспективу на успех. Однако соответствующие качества отсутствовали у правителя, который, судя по всему, был просто заурядной личностью; в любом случае, он не достигал масштабов Гейзериха
[121]. По многим причинам считается, что правление Гунтамунда обозначило начало поздневандальского периода в Африке: жесткая внешняя и внутренняя политика Гейзериха и Гунериха теперь сменилась на более мягкий курс, в котором отражается слабеющая мощь северо-африканского государства. Этому соответствует все более сильная адаптация вандалов к местным нравам и обычаям, к одежде и роскошному образу жизни богатых римлян-провинциалов. Продвигавшаяся быстрыми темпами романизация, которая была частично связана также и с миссионерской деятельностью ортодоксальной церкви, естественно, открыла вандалам и новые блага образования, которые дали им возможность понимать античную культуру, а также христианский образ жизни и по мере надобности пользоваться ими. В этом развитии сказываются определенно позитивные элементы, и все же оно также означает дистанцирование от привычной военной, политической и аграрной деятельности, которая должна была иметь первостепенное значение для вандалов – тонкого высшего слоя общества. В этом отношении вместе с цивилизованным образом жизни, начало которого, естественно, следует возводить к периоду правления Гейзериха, начался социальный упадок вандалов: Прокопий несколькими годами позднее смог очень верно изобразить «конечную стадию» этого развития, противопоставляя изнеженным вандалам невзыскательных и упорных мавров.
Гунтамунд, по всей видимости, считал неудачной прежде всего церковную политику Гунериха и начал проводить новые мероприятия в этой области. Впрочем, даже тогда и речи быть не могло об очень терпимом и либеральном курсе; и все-таки уже в 487 г. Гунтамунд призывает из изгнания карфагенского епископа Евгения, а позднее допускает возвращение сосланных епископов и клириков, которые были восстановлены и в церковном имуществе (494 г.). Характерно, что за время правления Гунтамунда на обширных территориях вандальского королевства смогло распространиться монашество; Житие Фульгенция говорит об основании новых монастырей и также показывает, что под влиянием монахов тут и там повышался уровень духовной культуры. Религиозно-политический поворот Гунтамунда, конечно, был обусловлен некоторыми внешнеполитическими факторами. Уже в 482 г. император Зинон выпустил промонофизитский закон, так называемый Энотикон, следствием которого явился разрыв между ортодоксальными церквями востока и запада. Арианские круги государства вандалов могли только приветствовать этот раскол, гак как опасность конспиративной связи африканских ортодоксов с востоком (которая была до сих пор очень сильна) теперь отпадала. Гунтамунд мог теперь гораздо с большими основаниями, чем его предшественники, рассматривать возможность использования ортодоксального населения Северной Африки против постоянно наступающих берберских племен; по меньшей мере, он должен был стремиться к установлению прочного гражданского мира, так как наряду с берберской опасностью вскоре возникла новая угроза со стороны остготского государства Теодориха. Разумеется, нам кажется сомнительным, что Гунтамунду удалось в действительности установить гражданский мир. Низшие слои арианской церкви были, как и прежде, чрезвычайно враждебно настроены против ортодоксов и в особенности резко выступали против любых миссионерских предприятий в Проконсульской Африке. Фульгенций Руспийский, знаменитый африканский последователь Августина, сам в эти годы пострадал от нападок арианских клириков и был вынужден отступить перед ними. Может быть, именно эта неизменившаяся позиция многих арианских клириков привела к тому, что папа Геласий I еще в 496 г. назвал короля Гунтамунда «гонителем»
[122], хотя это суждение, возможно, было вызвано только нерешительной политикой короля.
