Полагая, что валлийцы все еще в Конвее, он переоделся в сутану священника и поспешил туда со своими двумя родными братьями и немногими приспешниками. Но валлийцев там не оказалось — только Солсбери и сотня воинов. Ввиду такой беды королевские братья Эксетер и Суррей вызвались ехать к Генриху чтобы выспросить, каковы его намерения. Преданный Ричарду Эксетер был брошен в тюрьму. Неверный Суррей убрал со своего герба оленя, эмблему короля, и заменил его розой, эмблемой Генриха. После этого королю без дальнейших расспросов стало ясно, каковы намерения Генриха.
Падший король, покинутый всеми, — сжатый кольцом недругов и тисками голода, — ткнулся туда, ткнулся сюда, сунулся в один замок, сунулся в другой замок, чая раздобыть еды, но нигде ничего не нашел. Тогда он в унынии приплелся назад в Конвей и отдался в руки графа Нортумберлендского, который приехал от Генриха якобы переговоров — в действительности же того, чтобы его пленить. Этот граф, чьи воины скрывались неподалеку, препроводил Ричарда во Флинтскую крепость, где его двоюродный брат Генрих вышел ему навстречу и преклонил перед ним колено как перед монархом.
— Дражайший братец Ланкастер! — вскричал король. — Какое счастье видеть тебя дома! (Знамо дело! Да только куда большим счастьем было бы видеть братца Ланкастера в цепи или без головы.)
— Государь! — заговорил Генрих. — Я воротился раньше положенного срока, но, ежели вы соизволите приклонить слух свой, я изъясню, почему на это дерзнул. Ваши подданные горько плачутся, что вот уже двадцать два года вы немилосердно дергаете бразды правления. Теперь, с Божьего благословения, я помогу вам их держать.
— Дражайший братец, — отвечал жалкий король, — мне угодно все, что угодно тебе.
Туг грянули трубы, короля взгромоздили на какого-то одра и отконвоировали в Честер, где заставили издать указ о срочном созыве парламента. Из Честера его повезли в Лондон. В Личфилде он выпрыгнул из окна в сад, пытаясь бежать, однако был изловлен, отправлен дальше и заключен в Тауэр. Никто не жалел Ричарда, и весь народ, чье терпение он истощил, осыпал его бранью. Рассказывают, будто даже Ричардова собака отстала от своего хозяина, ведомого в тюрьму, и, подбежав к Генриху принялась лизать ему руку.
Накануне заседания парламента к сокрушенному королю явилась депутация с напоминанием, что в Конвейском замке он обещал графу Нортумберлендскому отречься от престола. Ричард выразил готовность сделать это сейчас же и одним росчерком пера отказался от власти и разрешил своих подданных от обязанности ему служить. Совершенно раскиснув, он собственноручно надел свой королевский перстень на палец торжествующего соперника и сказал, что если бы имел волю выбирать себе преемника, то его выбор пал бы не на кого иного, как на того же самого Генриха. На следующий день парламент собрался в парадной зале Вестминстерского дворца, где Генрих сидел возле пустого трона, покрытого золотой парчой. Свежеподписанная королем бумага была прочитана с трибуны под клики ликованья, прокатившиеся эхом по всем улицам. Когда буря восторга отбушевала, король был по форме низложен. Затем Генрих встал и, осенив себя крестным знамением, потребовал передать ему королевство английское в законное владение. Архиепископы Кентерберийский и Йоркский возвели его на трон.
Архиепископы Кентерберийский и Йоркский возвели Генриха на трон
Зала опять огласилась кликами, еще раз прокатившимися эхом по всем улицам. Никто и не вспомнил, что Ричард Второй был некогда прекраснейшим, мудрейшим и достойнейшим из монархов. Теперь он, влачащий жизнь в стенах лондонского Тауэра, являл собою (как мне кажется) зрелище стократ более печальное, нежели бездыханный Уот Тайлер, распростертый в пыли среди копыт королевских лошадок в Смитфилде.
Подушная подать ушла в небытие вместе с Уотом. Кузнецы всего королевского дома, даже навалившись гуртом, не в состоянии были выковать такие цепи, в которых король мог бы вздернуть на виселицу память о нем. Вот почему подушная подать никогда больше не собиралась.
Глава XX. Англия при Генрихе Четвертом, Болингброке (1399 г. — 1413 г.)
При Ричарде Втором в Англии нашумели проповеди Уиклифа, клеймившего гордыню и коварство папы и его клевретов. То ли новый король хотел снискать благоволение духовенства, то ли надеялся, прикинувшись страшно набожным, убедить самое Небо, что он не узурпатор, — не знаю. Оба предположения вполне правдоподобны. Верно одно: Генрих начал свое правление с показательной расправы над последователями Уиклифа, которых звали лоллардами или еретиками — хотя его отец, Джон Гонт, разделял их взгляды, как, судя по всему, до поры до времени и он сам. Так же верно, что именно Генрих ввел в Англии отвратительный и зверский обычай сжигать людей в наказание за их убеждения. Этот обычай он позаимствовал у так называемой Святой Инквизиции, которая была самым греховным и самым позорным судилищем из всех, тяготеющих на совести человечества, и делала людей более похожими на демонов, нежели на последователей Спасителя нашего.
Никаких прав на корону, как вам известно, король Генрих не имел. Законным наследником престола был Эдуард Мортимер, юный граф Марчский, — мальчик лет восьми-девяти, внук герцога Кларенса, старшего брата Генрихова отца. Однако король добился провозглашения своего сына принцем Уэльским, а юного графа Марчского и его младшего брата запер в Виндзорском замке (правда, не в темнице). Потом он потребовал от парламента решения участи низложенного короля, который сидел смирно и только твердил, что уповает на «доброту брата своего, государя». Парламент посоветовал спрятать Ричарда в какое-нибудь укромное место, откуда его не вытащит народ и куда к нему не проберутся друзья. Генрих одобрил этот приговор, и англичане начали понимать, что Ричарду Второму долго не жить.
Парламент тогда был настолько же шумным, насколько и беспринципным. Лорды с таким остервенением выясняли, кто из них верен присяге, а кто не верен, кто последователен, а кто непоследователен, что, говорят, однажды на пол полетело сразу сорок перчаток в качестве вызова на соответствующее число поединков. Правда же состояла в том, что все они, без изъятия, являлись гнусными лицемерами, которые переметывались от старого короля к новому и обратно, не будучи преданы никому. Вскорости опять подняла голову крамола. Созрел заговор пригласить короля на турнир в Оксфорде и там как бы невзначай прикончить. Об этой кровавой затее, обсуждавшейся на тайных собраниях в доме настоятеля Вестминстерского аббатства, один из заговорщиков, граф Ратлендский, донес королю. Король, вместо того чтобы отправиться на турнир или остаться в Виндзоре (куда разоблаченные заговорщики внезапно нагрянули в надежде его схватить), уехал в Лондон, объявил их изменниками и повел на них огромное войско. Они удалились на запад Англии и провозгласили Ричарда королем, но народ взялся за оружие и всех их перебил. Эта попытка переворота ускорила смерть свергнутого монарха. Пал ли он от руки наемного убийцы, был ли уморен голодом, или сам перестал есть, узнав, что его братья (участвовавшие в заговоре) убиты — сказать трудно. Во всяком случае, душа Ричарда отлетела, а его бренные останки были выставлены в соборе Святого Павла укутанные в саван, не позволявший видеть ничего, кроме ниж. ней части лица. Я почти не сомневаюсь, что его прикончили по приказанью короля.
