Яков уселся на английский трон без хлопот. Споры о престолонаследии длились так долго и принесли столько бед, что его провозгласили королем через несколько часов после кончины Елизаветы, и народ был согласен и даже не подумал взять с него слово править разумно и решать самые насущные вопросы. Из Эдинбурга в Лондон король добирался месяц, а по пути пробы сил повесил без суда карманного воришку и произвел в рыцари всех, кто подвернулся ему под руку. Двести новых рыцарей появилось, пока он доехал до лондонского дворца, и еще семьсот за три последующих месяца, что он там провел. В палате лордов по его милости заседали шестьдесят два новых пэра, и уж можете мне поверить, львиную долю из них составляли шотландцы.
Премьер-министр Его Мудрейшества Сесил (позволю себе называть его величество так же, как фаворит) был врагом сэра Уолтера Рейли и его политического единомышленника лорда Кобема. Так вот, первой неприятностью для короля стал организованный двумя этими людьми и еще несколькими их соратниками заговор с известной целью захватить его и не выпускать, пока он не сменит всех министров. В заговоре участвовали католические священники и знатные пуритане, YI хотя католики и пуритане сильно между собой не ладили, на этот раз они объединились в борьбе против Его Мудрейшества, так как знали, что у него имеются кое-какие планы в отношении тех и других, хотя он и притворяется, что любит всех. А планы эти заключались в том, чтобы насильно навязать всем единую протестантскую веру в самой доступной ее форме. К первому заговору добавился еще один, то ли имевший, то ли не имевший целью усадить в какой-то момент на трон леди Арабеллу Стюарт, — бедняжка, к своему несчастью, была дочерью младшего брата отца Его Мудрейшества, но не имела ни малейшего отношения ко всем этим интригам. Лорд Кобем — ничтожество и предатель — выдал сэра Уолтера Рейли, и против того было выдвинуто обвинение. Суд над сэром Уолтером Рейли длился с восьми утра почти что до самой полуночи, и он так красноречиво, мудро и стойко отмел все обвинения и ответил на оскорбления, которыми, по обычаю того времени осыпал его генеральный прокурор Кок, что даже противники к концу зауважали его и сказали, что впервые услышали такую восхитительную и захватывающую речь. Тем не менее сэра Уолтера Рейли признали виновным и приговорили к смерти. Казнь отсрочили, и его отправили в Тауэр. Двум католическим священникам повезло меньше, и их казнили с обычной жестокостью, а лорда Кобема и еще двоих заговорщиков помиловали прямо на эшафоте. Его Мудрейшество решил отличиться и удивить народ, помиловав эту троицу прямо у плахи, но, как всегда, не рассчитал и чуть не опростоволосился. Всадник, доставивший приказ о помиловании, так запоздал, что не смог продраться сквозь толпу и орал, надрывая живот, чего приехал. Жалкий Кобем, хоть и спасся в тот день, выиграл не много. Тринадцать лет прожил он как пленник и как нищий, всеми отвергнутый и жалкий, и умер в старом флигеле у своего бывшего слуги.
Покончив с заговором и надежно заперев сэра Уолтера Рейли в Тауэре, Его Мудрейшество затеял великий спор с пуританами, которые обратились к нему с петицией, и рассудил по-своему — отнюдь не так справедливо, как ему казалось, но зато к большому удовольствию епископов. Было решено, что для удобства следует иметь одну религию, и все без исключения должны думать одинаково. И хотя решение это приняли два с половиной столетия назад и для его выполнения многих пришлось уничтожить и посадить в тюрьму, я и сейчас не нахожу его удачным.
Его Мудрейшество крайне высоко оценивал себя как короля и крайне низко оценивал парламент как некую власть, которая осмеливается его контролировать. Просидев на троне год, Яков впервые созвал парламент, поговорил с ним свысока и сообщил, что имеет все основания распоряжаться им как «самовластный государь». Парламент обдумал эти веские доводы и счел необходимым укрепить свою власть. У Его Мудрейшества было трое детей: принц Генрих, принц Карл и принцесса Елизавета. Жаль, что один из них, и скоро мы узнаем, кто именно, не сумел сделать разумных выводов, наблюдая за отцовским препирательством с парламентом.
Народ все еще не изжил до конца своих страхов перед католической верой, а парламент подновил и ужесточил касавшиеся ее и без того строгие законы. И это так разозлило Роберта Кэтсби, одного непоседливого католика из старинного рода, что в голове у него созрел план, едва ли не самый дерзкий и жестокий из всех, что были выдуманы людьми, — ни много ни мало — Пороховой заговор.
А задумал Кэтсби разом покончить с королем, с палатой лордов и с палатой общин, когда те будут в следующий раз открывать парламент, взорвав их с помощью мощнейшего порохового заряда. Первым, кого Кэтсби пригласил участвовать в своей чудовищной затее был Томас Уинтер, джентльмен из Вустершира, который служил в армии за границей и оказывал тайное содействие католикам. Прежде чем дать согласие Уинтер успел съездить в Нидерланды, чтобы выяснить у тамошнего испанского посла, появится ли у католиков хоть какая-никакая надежда на послабление, если их заступником перед Его Мудрейшеством станет испанский король, и встретил в Остенде высокого, смуглого и энергичного пария по имени Гвидо, или Гай Фокс, с которым они вместе тянули солдатскую лямку за границей. Решившись принять участие в заговоре, он предложил Фоксу присоединиться к нему, зная, что тот всегда рад поучаствовать в опасном предприятии, и в Англию они вернулись вместе. Здесь к ним примкнули еще два заговорщика — родственник графа Нортумберленда Томас Перси и зять последнего Джон Райт. Все вместе они собрались в заброшенном доме, у Клементс-Инн-Филдз, ныне тесно застроенном районе Лондона, поклялись не выдавать тайны, и Кэтсби открыл им свой план. Потом заговорщики поднялись на чердак, где их благословил отец Жерар, иезуит, который якобы не был в курсе Порохового заговора, но, как мне кажется, не мог не догадаться о том, какое затевается кошмарное дело.
Перси был государственным деятелем, выполни некоторые обязанности при дворе, располагавшемся в то время в Уайтхолле, и для него было бы вполне естественно поселиться в Вестминстере. Итак, присмотревшись повнимательней, он нашел сдававшийся внаем дом, примыкавший задней стеной к зданию парламента, и снял его у человека по фамилии Феррис, чтобы после взорвать. Обзаведясь этим домом, заговорщики сняли еще один, на другом берегу Темзы, где находится Ламбет, и использовали его под склад дров, пороха и прочих горючих материалов. Все это хозяйство предполагалось по частям перетаскивать (что и было проделано) ночами в вестминстерский дом, а чтобы не оставлять склада в Ламбете без присмотра, решили найти верного человека, и так появился еще один заговорщик по имени Роберт Кей, очень бедный католик.
На эти приготовления ушло несколько месяцев, и все заговорщики, не собиравшиеся до сих пор вместе из опасения привлечь к себе внимание, встретились в вестминстерском доме темной холодной декабрьской ночью и принялись копать. Сделав заранее солидный запас продовольствия — не ходить же им было туда-сюда, — они копали и копали точно заведенные. Вот только стена оказалась на редкость толстая, и работа была ужасно тяжелая, и они посвятили в свой план Кристофера Райта, младшего брата Джона Райта, чтобы иметь лишнюю пару рук. Кристофер Райт взялся за дело со свежими силами, и они копали и копали днем и ночью, а Фокс все это время стоял на карауле. И чтобы ничье сердце не дрогнуло, он сказал: «Господа, у нас тут столько пороху и снарядов, что живыми нас не возьмут, если и найдут». Именно Фокс, выполнявший обязанности часового, был все время начеку и вскоре пронюхал, что король опять перенес открытие парламента с седьмого февраля, — заранее назначенного дня, — на третье октября. Узнав об этом, заговорщики договорились разойтись до рождественских каникул, связи друг с другом не поддерживать и не вступать в переписку ни по какому поводу. Итак, дом в Вестминстере снова заперли, и соседи, я полагаю, решили, что странные его обитатели, нелюдимые домоседы, уехали, чтобы где-нибудь весело отпраздновать Рождество.
