Остров привлекал внимание и раньше. Уже с XV столетия образованные европейские путешественники, посещавшие Крит, интересовались остатками древних сооружений, которые встречались в разных частях острова. Но первые археологические исследования были проведены здесь лишь в 1876 году. Местный житель, тезка легендарного критского царя Минос Калокеринос, исполнявший обязанности испанского консула, раскопал неподалеку от города Гераклиона часть огромного здания. Спустя пять лет американский ученый Уильям Стилмен «опознал» в этом здании знаменитый кносский Лабиринт.
Раскопками на Крите собирался заняться сам Генрих Шлиман. Он даже почти купил заинтересовавший его участок, но в последний момент разорвал договор о покупке, так как обнаружил, что недобросовестный продавец попытался его обмануть – вместо оговоренных 2500 оливковых деревьев на участке оказалось всего 888. Коммерсант в Шлимане победил. Из-за 1612 оливковых деревьев он лишил себя звания первооткрывателя новой, ранее неизвестной цивилизации. Причем в ее существовании он не сомневался.
С 1884 года на южном побережье Крита начала работать экспедиция итальянских археологов. Ее участники сделали немало важных открытий в Гортине. Здесь была обнаружена надпись, содержащая самый ранний из известных древнегреческих сводов законов. В Фесте и соседней Агиа Триаде были раскопаны дворцы фестских владык. Но все это были единичные находки, пусть даже и замечательные. Они мало что говорили о грозной морской державе греческих мифов. Настоящим первооткрывателем критской цивилизации стал Артур Эванс, сын сэра Джона Эванса, известного своими работами в области первобытной археологии.
Артур Эванс учился в Хэрроу, Оксфорде и Геттингене. В 1884 году он стал хранителем Эшмолейского музея в Оксфорде. Его интересовали монеты, печати и иероглифы. Однажды, всматриваясь в печати (у него была близорукость), привезенные из Микен, он обратил внимание на схожесть знаков на печатях из Греции и с Крита.
Эванс купил участок на Крите, на который когда-то претендовал Шлиман, и 24 марта 1900 года приступил к раскопкам. Он и не предполагал, что они растянутся на десятилетия: вначале Эванс рассчитывал задержаться на острове на пару лет.
Первые же дни принесли впечатляющие результаты. Археологи обнаружили остатки строения площадью в два с половиной гектара. Спустя несколько лет Эванс заявил, что найден Лабиринт – дворец Минотавра, а открытую цивилизацию назвал по имени ее мифического правителя минойской: «Я поверил в Ариаднину нить истории – в мифы».
Критский дворец оказался самым прекрасным сооружением всего Эгейского мира. За годы раскопок были открыты тысячи и тысячи квадратных метров площади: сложные системы комнат, залов, внутренних двориков, световых колодцев, кладовых, водоотводных каналов, банные помещения. Все это складывалось в сложнейшую, тщательно продуманную архитектурную композицию, которая, казалось, отражала саму бесконечность времени.
Центром дворца был Тронный зал. С трех сторон в этой комнате у стен стояли каменные лавки, а возле обращенной на север стены находился высокий алебастровый трон – трон правителя Крита. Трон опирался на высеченные из камня стебли какого-то растения, связанные в узел и образующие дугу. На стене по бокам трона – изображения грифонов, между ними – гибкие стебли и цветы папируса.
Главным украшением покоев была живопись. Стены залов покрывали фрески, краски которых не поблекли и через тысячелетия. Некоторые изображали сцены из жизни природы: растения, птиц, морских животных. На других запечатлены сами обитатели дворца: стройные загорелые мужчины с длинными черными волосами, уложенными прихотливыми вьющимися локонами, с тонкой, «осиной» талией и широкими плечами; их одежда очень проста, чаще всего это лишь набедренные повязки, зато на головах – великолепные уборы из перьев, на шеях и запястьях – ожерелья и браслеты. Дамы – в пышных колоколообразных юбках с множеством оборок и в туго затянутых корсажах, оставляющих грудь совершенно открытой. Все эти люди участвуют в каких-то сложных ритуалах и церемониях. Одни чинно шествуют, неся на вытянутых руках священные сосуды, другие плавно кружатся в танце вокруг дерева, третьи наблюдают за каким-то обрядом или представлением, расположившись на ступеньках «театральной площадки».
Но самые великолепные фрески изображают «игры с быками». Стремительно несется бык, а хрупкий акробат прямо у него на рогах и спине проделывает серию невероятных сальто. Перед быком и позади него стоят девушки в набедренных повязках. Кто они и зачем участвуют в этом смертельно опасном «спорте», мы уже, наверное, никогда не узнаем. Эта сцена – самая тревожная нота в минойской живописи. В ней нет жестоких кровавых сцен войны и охоты, которыми насыщено искусство стран Ближнего Востока и материковой Греции. Судя по фрескам, жизнь обитателей дворцов протекала в радостной атмосфере празднеств и спектаклей. Волны Средиземного моря надежно защищали островных жителей от враждебного внешнего мира. Но не все так ясно и понятно в этой безмятежной жизни.
Артур Эванс восстановил первоначальный образ некоторых кносских предметов и сооружений, разрушенных временем. Сейчас многие ученые не согласны с реконструкциями авторитетного археолога, а в те времена мало кто сомневался в правоте Эванса, особенно многочисленные туристы, хлынувшие на остров. Правда, некоторые коллеги англичанина уже тогда высказывали свое несогласие. Вот что писал австрийский археолог Прашникер: «Недавно мне представилась возможность вновь посетить дворец Миноса, и я должен признать, что самые мои худшие предчувствия оправдались. Столько всего понастроено заново, что старых камней уже и не увидишь. Мы шагаем сквозь гипотезу, построенную из железобетона». Трудно поверить в то, что такой великий ученый и скрупулезный исследователь, как Эванс, превратил реконструкцию в фантазию, но сохранился портрет Эванса на фоне знаменитой фрески «Принц в поле лилий». Оказывается, от подлинной фрески сохранились лишь торс и правая рука, а также деталь левой ноги. Все остальное по просьбе Эванса и под его руководством дорисовал художник Жилерио. Вот тут-то и возникает вопрос о достоверности наших знаний о древности. Но, конечно, так удачно «реконструированы» не все критские древности.
Размышления над сюжетами удивительных минойских фресок позволяют сделать весьма интересные выводы. Исследователи критской цивилизации уже давно обратили внимание на характерное для нее смещение «центра тяжести» общества в сторону обычно бесправных и униженных женщин. А. Эванс, изучая открытые им произведения критского искусства, пришел к выводу, что женщины занимали в минойском обществе особое, можно сказать, привилегированное положение. На эту мысль его натолкнули, прежде всего, поражающие своей живой экспрессией изображения «придворных дам» (Эванс называл их «парижанками») на миниатюрных фресках из Кносского дворца. Для них трудно подыскать сколько-нибудь близкие аналогии в искусстве стран Древнего Востока и среди художественных шедевров классической Греции. Многое в этих фресках кажется необычным, не укладывается в привычные представления об отношениях двух противоположных полов. Необычны уже сами по себе большие скопления представительниц «прекрасного пола», изображенных не в замкнутом пространстве дворцового гарема, как на некоторых египетских росписях, а под открытым небом среди возбужденной толпы оживленно переговаривающихся и жестикулирующих участников какого-то празднества. Удивительны свобода и раскованность поведения этих «дам», прекрасно переданные запечатлевшими эти сцены живописцами. На одной из фресок сразу же обращают на себя внимание две группы женщин, по всей видимости жриц, восседающих в каком-то подобии почетной ложи по обе стороны от небольшого святилища. Другие, видимо, более молодые женщины стоят в проходах на лестничных ступенях. Интересно, что среди этих выписанных с особой тщательностью «почетных гостей» нет ни одного мужчины. Длинные ряды мужских голов, раскрашенные согласно принятому в минойском искусстве канону в кирпично-красный цвет, виднеются перед ложей жриц и позади нее, очевидно, заполняя места, отведенные для публики попроще.
