Человек с прямым жезлом в руке должен быть признан царем, хотя совсем не обязательно видеть в нем самого легендарного Миноса. Человек, застывший перед царем в позе, выражающей беспрекословное повиновение, может считаться одним из его приближенных, например придворным сановником. Но почему в таком случае этот персонаж держит в руках два главных атрибута царской власти – меч и бич, находясь не позади царя, что было бы более или менее понятно? Слуга должен нести за своим повелителем принадлежащие ему регалии либо чтобы просто избавить его от лишней тяжести, либо чтобы освободить его руки для каких-то важных манипуляций. Почему же он стоит прямо перед царем? Объяснение, вероятно, может быть только одно: в следующий момент сановник должен вручить своему монарху его священные знаки, и это будет означать, что именно теперь он становится царем в самом прямом и точном значении этого слова. Иными словами, перед нами – не просто выхваченный наугад эпизод придворной жизни, а сцена вступления на престол нового царя.
В эту схему хорошо вписываются также и бычьи шкуры, изображенные на противоположной стороне кубка. Судя по тому, что группа юношей, несущих эти шкуры на своих плечах, помещена художником на заднем плане, как бы за кулисами этого маленького спектакля, им еще предстоит сыграть некую важную роль в его следующем акте, после вручения царю символов его власти.
В древности было распространенным представление о том, что перед вступлением на престол царь должен прежде всего очиститься от всей накопившейся в нем скверны. В самой церемонии очищения у многих древних народов часто использовались шкуры жертвенных животных – быков или баранов, как правило, только что содранные. Человек, нуждающийся в очищении, должен был встать на шкуры босыми ногами или опять-таки босиком пройти по полу святилища, устланному шкурами. Считалось, что шкуры при этом впитывают в себя скверну, как грязь или влагу.
В 1983 году в Хании (Западный Крит) была сделана сенсационная находка. Здесь среди руин минойского поселения, погибшего в огне пожара, был открыт совершенно уникальный слепок с печати с изображением города или, быть может, дворца. На его кровле среди «рогов посвящения» гордо высится монументальная мужская фигура, своей позой и характерным жестом вытянутой вперед руки со сжатым в ней длинным жезлом напоминающая фигуру юного царя на «кубке принца». Мнения ученых, впервые увидевших этот слепок, сразу же резко разделились. Одни готовы были видеть в изображенной на нем загадочной фигуре царя, другие полагали, что это может быть только божество. Как бы то ни было, совершенно очевидно, что это «Владыка города». Простирая вперед руку с жезлом, «Владыка» как бы принимает под свое державное покровительство и опеку лежащий у его ног город, но и сам при этом утверждается в своем праве на высшую власть. Неведомый нам критский резчик сумел на таком ограниченном пространстве впечатляюще передать всю торжественность момента царского апофеоза. Исполненная грозного сверхчеловеческого величия фигура «Владыки города» невольно вызывает в памяти зловещий и трагический образ легендарного Миноса.
Конечно, было бы преждевременно пытаться сделать на основании этой находки сколько-нибудь далеко идущие выводы относительно царской власти на Крите. Трудно удержаться от мысли, что наши представления о ней ограничены крайней скудостью имеющейся в нашем распоряжении информации. Вероятно, не все критские цари были ничего не значащими марионетками, послушно выполнявшими все прихоти и капризы правящей клики придворных жриц. Возможно, и среди них время от времени появлялись люди, наделенные сильным героическим или тираническим темпераментом, сумевшие проявить себя как доблестные воители или как мудрые законодатели. Недаром главными атрибутами царствующей особы на Крите считались меч воина и бич пастуха.
Но нельзя сбрасывать со счета странную анонимность царской власти. Если справедливо предположение о сознательном запрете на изображения царской персоны, то это свидетельствует об осознании минойцами огромной священной значимости личности царя как представителя Великой богини или, по меньшей мере, ее верховного жреца и главного посредника между миром богов и миром людей. Стремление как можно более надежно застраховать этого гаранта всенародного процветания и благоденствия от каких бы то ни было вредоносных влияний могло натолкнуть на мысль о необходимости сокрытия его священной особы от праздного любопытства толпы, что и привело к изъятию этой темы из репертуара минойских художников. В Египте и в некоторых других странах Древнего Востока развитие идеи привело к прямо противоположному результату, т. е. к публичной демонстрации царского величия, в том числе и средствами «монументальной пропаганды». Но на Крите этого не произошло. Почему?
Возможно, будь в нашем распоряжении письменные источники, мы смогли бы ответить и на этот вопрос, и на многие другие. Но без них самые поразительные вещественные памятники безмолвны.
Критская письменность – еще одна загадочная страница истории великой цивилизации.
…Казалось, ничто не предвещало того, что этот день станет столь важной датой в истории изучения прошлого народа, стоявшего у колыбели европейской цивилизации. В летний сезон 1908 года итальянская археологическая экспедиция, с середины 80-х годов XIX столетия работавшая в южной части острова Крит, вела раскопки царского дворца на акрополе древнего города Феста. И вот вечером 3 июля Луиджи Пернье, исследуя культурный слой в одном из подсобных дворцовых помещений, обнаружил вместе с табличкой, исписанной известным уже тогда критским линейным письмом, памятник дотоле неизвестной письменности. Это был небольшой по размерам диск из хорошо обожженной глины, имевший диаметр 15,8—16,5 см и толщину 1,6–2,1 см. Сформованный вручную без помощи гончарного круга, он имел не совсем правильную геометрическую форму. С обеих сторон подобно причудливому узору его покрывала спирально идущая надпись. Она была составлена из множества аккуратно нанесенных на керамическую поверхность рисуночных знаков. Знаки эти объединялись в группы, выделенные прямоугольными рамками или, точнее, заключенные в отдельные ячейки. Под последними знаками в некоторых группах имелась странная косая черта, напоминавшая вираму – особый значок индийского слогового письма. Богатая древностями земля Крита подарила исследователям новый уникальный памятник и одновременно загадала им очередную загадку, причем пока самую трудную.
Фестский диск сразу породил массу вопросов. И первым был, конечно, вопрос о его происхождении. Специалисты ломали головы над тем, где следует искать место изготовления таинственного диска: на самом острове или за его пределами? Ясно было только одно: исходя из имевшихся к моменту его обнаружения в распоряжении ученых данных, не приходилось сомневаться в том, что этот памятник вполне мог появиться на Крите.
Наибольшее количество критских надписей записано на глиняных табличках так называемым линейным письмом Б. Расшифровать его пытались более сорока лет. Главную трудность в расшифровке создал не кто иной, как сам Артур Эванс. Он сделал очень многое для разгадки минойской письменности: определил слоговой характер некоторых знаков письма Б, распознал в исписанных табличках хозяйственные документы, расшифровал цифровые обозначения на этих табличках, указал на связь критской письменности с другими письменными системами Средиземноморья. Но Эванс предпочитал работать самостоятельно, на правах первооткрывателя задержал публикацию материалов и, таким образом, сделал их недоступными для других ученых. Кроме того, ученый полностью исключал возможность того, что язык надписей линейного письма Б окажется греческим, каковым он на самом деле и был. Авторитет Эванса был так велик, что никто не осмеливался оспорить его мнение. Даже тогда, когда в Пилосе (юго-запад Пелопоннесского полуострова), легендарной столице мудрого старца Нестора, участника Троянской войны, американский археолог Карл Блеген нашел сразу 600 табличек, написанных письмом Б, ученые сочли их привезенными с Крита.
