На Сокотре добывают и кинабр – красную смолу, которая за свой цвет называется то «кровью дракона», то «драконовой кровью», то, наконец, «кровью двух братьев». По рассказу Плиния, смола эта вытекла из дракона, когда тот был повержен на землю слоном и затоптан им. Дерево Dracaena cinabri, открытое европейцами только в XIX веке, является эндемиком острова. Из его ствола без всяких надрезов, сами собой сочатся капли этой смолы пурпурно-яркого цвета. Их собирают в емкости, подобные маленьким бурдюкам; а засохшие куски смолы отделяются от ствола ножом. Первосортная смола течет почти с самого верха дерева или, точнее, там, где от ствола отходят самые высокие ветви. Драконова кровь используется в медицине для остановки кровотечения и при лечении глазных болезней. Ею же окрашивают в красный цвет дерево ценных пород, предназначенное для изготовления мебели.
Но обитатели Аравии не только вывозили, но и ввозили парфюмерию: костус – корень, собираемый в дельте Инда и обладающий свойствами стимулятора и возбудителя. За ним следует стиракс – ароматическая смола, которую аравитяне, не скупясь на расходы, ввозили с Кипра и из Анатолии. Настоящий стиракс помогает при катарах, насморке, потере голоса, шуме в ушах, желудочных болях и т. д. Еще его использовали для окуривания при сборе ладана, чтобы отогнать крылатых змей и прочую нечисть.
Невозможно даже приблизительно определить объем южноаравийского производства благовоний в античную эпоху – прежде всего из-за полного отсутствия сведений по этому вопросу в южноаравийских текстах. Можно прибегнуть к помощи греческих и латинских авторов, но и они очень мало информированы. Калькуляция на основе встречающихся у Плиния данных все же позволяет оценить ежегодный импорт в Римскую империю: ладана – 1700 тонн, мирры – 450–600 тонн. К этим цифрам следует относиться с большой осторожностью. Впрочем, следующий факт достаточно достоверен: римляне потребляли очень большое количество ароматических продуктов, тем более что запасы последних могут пополняться до бесконечности. Ливия, дочь Августа, каждый год жертвовала храму на Палатинском холме сочащийся каплями смолы корень миррового дерева. Веспасиан освящал на Капитолийском холме и в храме Мира золотые диадемы с инкрустированным киннамомом. Наконец, Плиний утверждает, что при погребении Поппеи Нерон воскурил столько ладана, сколько не производится и за год.
Благовония доставлялись до потребителя в Греции или Риме очень долго. Сначала это были караванные тропы, потом – морское путешествие. Длительность и условия транспортировки благовоний объясняют их цены на рынках Запада. Численные данные редки, они практически отсутствуют, за исключением тех, что приводятся Плинием. Наиболее дорога обычная кассия – 300 динариев за фунт, 50 динариев за фунт (или 520 граммов монетного серебра за килограмм). Однако ладан стоил всего от 3 до 6 динариев в зависимости от качества (или от 31 до 62 граммов монетного серебра за килограмм), ладанум – 4 динария (40 асов или 26 граммов монетного серебра за килограмм) и т. д. Достаточно любопытно следующее обстоятельство. Высший сорт мирры, стакте, стоил 50 динариев за фунт, а возделываемая мирра – только 11 динариев; низший сорт мирры продавался по цене вдвое более высокой, чем ладан. Цены эти были высокими, но все же по карману состоятельным людям: 120 динариев в год – жалованье представителя императорской власти в Сирии и Палестине. Солдат Цезаря получал около 72 динариев в год, то есть 6 килограммов ладана в год. По Плинию, в I в. н. э. килограмм ладана был равноценен 30 килограммам муки.
Обратим внимание на одно любопытное обстоятельство, связанное с торговлей, которую вели жители Аравийского полуострова. Плиний указывает, что поклажа одного верблюда облагалась суммой в 688 динариев, состоящей из налогов и транзитных платежей. Если эту поклажу оценить в 150 килограммов, требуется по пути уплатить 1,5 динария за каждый перевозимый фунт, то есть приблизительно одну четверть от продажной цены, что нельзя считать чрезмерным. Однако римляне постоянно жаловались на бессовестных посредников. Возмущен даже Плиний: «По самой низкой оценке, сто миллионов сестерциев Индия, Серес (Китай) и этот полуостров выкачивают из нашей Империи ежегодно! Вот во что обходятся нам наша роскошь и наши женщины! Какая же часть из этой баснословной суммы возвращается, хотел бы я знать, нашим богам, в том числе подземным?» Сотня миллионов сестерциев представила бы собой в золотых монетах около 8 тонн, а в монетном серебре – 85 тонн. Если Плиний полагает, что торговля с Индией обходится Империи никак не менее 50 миллионов сестерциев в год, то на Аравию ложится примерно половина этой половины – 12 миллионов сестерциев. Но вот парадокс: римские золотые монеты, найденные к настоящему времени в Южной Аравии, крайне редки. Красноречивый пример – в Шабве найден один ауреус (золотой) с ликом императора Аврелия – всего лишь один! Римские торговцы недоумевали: они скупают оптом весь товар, рассчитываются полновесной монетой, но их аравийские партнеры никуда ее не тратят, не покупают ничего ни у римлян, ни у кого-нибудь другого. Они просто возвращаются с этим золотом домой. А что с ним происходит дальше? Какова его судьба? На этот вопрос не могут ответить и археологи. Есть бронза, есть серебро, золота просто нет. Куда сгинуло богатство, копившееся веками, неизвестно.
В IV и III в. до н. э. не только сухопутный маршрут соединял Аравию с побережьем Средиземного моря и Персии. Начиная с III тыс. до н. э. египтяне прокладывают и морской путь, направляя экспедиции к Пунту (то есть, по всей видимости, к берегам Судана или Эритреи) в поисках ароматических растений. Около 1500 г. до н. э. царица Хатшепсут пытается акклиматизировать вывезенные из Пунта деревца в садах Фив. Храм-гробница царицы украшен орнаментом, на котором изображена процессия из тридцати человек, каждый из ее участников торжественно несет перед собой ладановое дерево.
Дарий Великий поручил греку Скилаку практически изучить возможности мореплавания в Индию и по Индийскому океану. Скилак через Персидский залив вышел в Индийский океан, достиг устья Инда, поднялся по реке вверх, вернулся к устью, пересек океан в обратном направлении, затем, взяв курс на запад, обогнул южное побережье Аравии, преодолел опасный пролив Баб-аль-Мандеб, проник через него в Красное море и прошел до Камеренийских островов. Параллельно велось исследование Красного моря и со стороны Средиземного. Предполагалось вновь открыть канал между Нилом и Красным морем, проложенный еще при фараонах. Эта двойная, предпринятая с двух противоположных сторон и почти одновременная попытка невольно наталкивает на мысль о том, что флот Ахеменидов намеревался взять Красное море в клещи с севера и с юга. Тексты не позволяют поверить в настоятельную необходимость установления прямых торговых связей между Персией и Эфиопией. Скорее всего, единственной стратегической целью всего проекта остается Аравия. От этого проекта вскоре, правда, пришлось отказаться, и никто из преемников Дария так и не попытался претворить в жизнь его идею о морском пути между Суэцем и Персией.
Сто семьдесят лет спустя Александр Великий отправил флот Неарха вдоль побережья Персидского залива к устью Инда с поручением разведать путь и составить его карту. Вернувшись из Индии, Александр приступил к подготовке похода на Аравию. Рассказ Арриана не оставляет сомнений относительно мотивов экспедиции. Ее общая и конечная цель – установление власти Александра над всем регионом. План предусматривал также установление контроля над областями, производящими ладан, и над их торговлей: Арриан говорит, что Александр «намеревался, опираясь на сопровождающий армию флот, пройти большую часть Аравии, Эфиопии и Ливии». Фактически Неарх не поплыл далее мыса, отделяющего Оманский залив от Аравийского моря: «и этому отказу Неарха (так и не дерзнувшего пересечь невидимую границу залива) флот Александра обязан своим спасением, так как дальнейшее плавание вдоль аравийских пустынь неизбежно завершилось бы его гибелью». В 324 г. до н. э. Неарх встретился с Александром в Сузах, где тогда находилась резиденция царя. План был оставлен до лучших времен, которые так и не наступили, так как великий монарх умер в следующем году.
