Но самое главное происходило в Индии. Англичане в Индии хотели заранее избавиться от про-французской «пятой колонны», возглавил которую, без сомнения, султан Майсура. В начале 1799 г. был разоружен французский наемный отряд и заменен английскими наемниками. Все было готово для войны. В 1799 г. английские и союзные им индийские войска войска взяли Серингапатам, несмотря на личную храбрость Типу Султана и его сыновей, и власть над княжеством была передана занимавшему проанглийские позиции роду Водеяров. Возможно, предположения Р. Светлова верны, но все же остается вопрос: действительно ли планировал генерал Бонапарт в момент отплытия из Тулона превратить Египетскую экспедицию в Индийскую? Напомним также, что Директория ждала Наполеона через шесть месяцев обратно — он должен был возглавить Английский поход. Привлекательность Индии, этой экономической «подбрюшины» Британской империи, была очевидна, но даже если бы французская армия добралась до Инда и Ганга, это едва ли поставило Лондон на колени. Зато революционная война превратилась бы в колониальную — со всеми вытекающими отсюда по следств иями.
Вероятно, Индийский поход был для Бонапарта лишь одним из возможных продолжений событий в Египте. В случае успешного сотрудничества с арабами он действительно мог собрать на Красном море внушительную армаду — для перевозки своих войск и арабских добровольцев, отправлявшихся в Индостан на помощь единоверцам. Французы до зимы 1798/1799 года явно отдавали предпочтение морским вариантам похода на Индию. Хотя сам Бонапарт решительно стоял за сухопутный путь на вожделенную территорию. Когда же стало ясно, что морской путь закрыт, Наполеон не мог не подумать об Иране, хотя у него даже не было карт сухопутных дорог через эти территории. И более того, как с иронией отмечают английские историки, он даже не знал имени иранского шаха. На что рассчитывал Бонапарт, начиная Сирийскую экспедицию? Был ли это действительно первый этап похода в Индию, ведь именно в таком ключе Наполеон стремился представить события Сирийского и Египетского похода в своих мемуарах, которые он писал на острове Святой Елены.
Существуют факты, которые позволяют предположить, что так и было. Во-первых, Наполеон не знал еще о ходе англо-майсурской войны. Во-вторых, он мог рассчитывать создать в Палестине и Сирии базу для дальнейшего броска. Если бы ему удалось поднять христиан, а также жаждущих добычи арабов, то его армия увеличилась бы до нужной для успеха величины. В-третьих, он полагал, что вторжение в Сирию заставит турок бросить против него свои основные силы. Одержав решительную победу, Наполеон принудил бы Порту к перемирию, а возможно, и к поддержке его индийской авантюры — в конце концов турки были бы не прочь выпроводить со своих земель орду французских якобинцев, глубокомысленно рассуждающих о Коране.
Но причина Сирийской экспедиции могла быть и более простой. Наполеон явно сомневался, что французы, отрезанные от Европы после Абукирской битвы, будут долгое время соблюдать дисциплину и сохранят желание воевать. Под Абукиром у устьев Нила Нельсон истребил французскую эскадру. Эта победа англичан, казалось, разрушала все, что было Наполеоном достигнуто ранее. Но Наполеон не потерял самообладания. Он сказал своему другу и собрату по оружию Мармону: «Потеря нашего флота, пожалуй, заставит нас совершить в этой стране гораздо большие подвиги, чем мы имели в виду сначала. Надо только держать голову над волнами — и они улягутся!». Однако положение было трудным. Невозможно было получить ниоткуда ни подкреплений, ни даже известий. Французские отряды были совершенно предоставлены собственным силам среди чуждой природы и враждебного населения. Армию, оказавшуюся посреди чужой страны, время от времени необходимо пришпоривать, что и сделал Бонапарт, направив ее в Палестину.
Наполеон не знал, что значит отчаиваться или теряться. Невзирая на то что он оказался почти отрезанным от Франции, он все же старался укрепить свое положение в Египте и почти очистил его от мамелюков, которых разбил наголову, а остатки их отрядов заставил отступить к Нильским порогам. Арабов и коптов он старался привлечь на свою сторону и все народности допустил к местному самоуправлению. Он завел типографии и учредил египетский институт, президентом которого назначил Монжа. Известно, какое огромное значение в области египтологии имели работы этого института. Но эта мирная работа была прервана войной. Народ, недовольный контрибуциями, разоружением и налагаемыми на него повинностями, взбунтовался. Начались нападения на французские посты, но Наполеон с неумолимой строгостью и жестокостью подавил восстание и, созвав улемов в Каире, сказал им следующее: «Объявите народу, что тот, кто умышленно восстанет против меня, не найдет спасения ни на этом, ни на том свете. Разве есть такие слепые, чтобы не видеть, что судьба руководит каждым моим шагом, или есть такие неверующие, чтобы сомневаться, что все в этом мире подчиняется судьбе?.. Я могу потребовать отчета за каждую сокровеннейшую мысль, так как я знаю все, что от меня скрывают! Придет день — и всем станет ясно, что я следую высшим велениям и никакие человеческие усилия против меня ничего не поделают!».
Наполеон почти ничего не знал о том, что делается в Европе, и не ожидал, что Абукирская битва так скоро окажет влияние на европейскую политику и Франция будет свергнута с той высоты, на которую он возвел ее своими победами. Правда, существует гипотеза о том, что, уезжая в Египет, где он рассчитывал покрыть себя новой военной славой, он предвидел, что Франция может потерпеть поражение, и тогда все обратятся к нему. Но коалиционная война началась все же раньше, чем он думал. Само собой разумеется, что и турки тотчас же перешли в ряды врагов Франции.
Пребывание Наполеона в Египте и Сирии продолжалось почти два года, с 1797-го по г., хотя о возвращении в Европу он подумывал уже осенью 1797-го, как только до него дошли известия о коалиционной войне. Когда же Франция начала терпеть неудачу за неудачей, Директория сама призвала Наполеона для того, чтобы он стал во главе республиканских армий. Правда, письмо Директории с приказом не дошло до Бонапарта. Когда же он узнал из английских газет о том, что творится во Франции, то решил ехать туда, не дожидаясь разрешения из Парижа. Египетскую колонию, о которой мечтал Наполеон, все равно нельзя было сохранить при отсутствии всякой поддержки со стороны метрополии, теперь обессиленной и ожидающей нашествия врагов. Спасти Францию могли только новые победы.
Отъезд Бонапарта из Египта несколько успокоил англичан в отношении их владений в Индостане. Без своего командующего французская армия стала в глазах Лондона пассивной величиной. Даже сражение при Гелиополисе и штурм Каира, подтвердившие великолепные боевые качества французов, не прибавили опасений по поводу Индии.
Но, однако, не стоило забывать о еще одном могущественном государстве, сказавшем в этом споре свое веское слово. Речь идет о России. Осведомленный читатель, конечно же, вспомнит, что до этой поры она выступала против Франции, являясь членом антифранцузской коалиции, в состав которой вошли также Англия, Австрия, Турция и Неаполитанское королевство.
Но Бонапарт приступил к выполнению плана, который составлял главную цель его внешней политики в 1800–1812 гг.: с одной стороны, победить Англию, с другой — заключить военный наступательный и оборонительный союз с Россией. Без союза с Россией влияние, а потом и владычество Наполеона на континенте Европы всегда были непрочными, а без прочности этого владычества нельзя было и думать о сокрушительном ударе против Британии. Во исполнение этого плана первый консул велел возвратить в Россию русских пленных, взятых в боях в 1798–1799 гг., а также вернуть им полковые знамена, даже не потребовав в обмен возвращения французских пленных. Талейрану приказано было довести это до сведения царя, подчеркнув, что не англичане и не австрийцы, а только русские одерживали над французами победы в Италии. Чтобы окончательно рассорить Павла с англичанами, Наполеон предложил царю стать великим магистром ордена мальтийских рыцарей и «подарил» ему остров Мальту, который был отнят у французов после двухлетней блокады английским десантом в октябре г. К этому времени австрийская армия подверглась новому разгрому при Гогенлиндене (2 и 3 декабря 1800 г.). Это привело к заключению Люневильского мира, который отдал в руки Франции Северную Италию и прирейнские владения Австрии. После этого первый консул стал усиленно проводить начатую заблаговременно политику сближения с Павлом.
