С обеих сторон Атлантики русско-японская война тоже вызвала шок — дальневосточная держава впервые одержала такую победу над западными силами, — который правительствам часто не удавалось удержать под контролем. В ответ они часто занимали более решительные позиции. Британцы увидели в этом повод еще более укрепить отношения, завязанные ими с архипелагом, и 12 августа 1905 г. заключили союз для совместной обороны Индии и Малайзии. Американцы, со своей стороны, усмотрели в этом дополнительную причину не доверять японцам: несмотря на запреты и отсутствие официальных бумаг, последние все более в массовом количестве поселялись в Скалистых горах, и прежние бедные колонисты в свете новых событий казались им уже не столь безобидными.
Однако надо было как следует организовать мир. 13 июня 1907 г. авторы Санкт-Петербургской конвенции попытались оформить подобие мирного сосуществования России и Японии, ратифицировав следующие решения: «Маньчжурия» официально остается за Китаем, чтобы никто не был обижен. Но откуда вдруг появилась такая страна? Китай знал провинции (Ляонин, Цзилинь, Хэйлунцзян), где когда-то сформировался этнос маньчжуров, царствовавших в Китае с 1644 г.; Маньчжурии как таковой он не признавал. Этот термин в лучшем случае напоминал ему о территории, куда каждое лето императоры бежали от невыносимого пекинского зноя и где, ночуя в шатре, травили дичь, возвращаясь — в качестве серьезного, но летнего времяпрепровождения, — к образу жизни предков. Японскому же правительству было чрезвычайно выгодно развивать представление о «Маньчжурии» как законно установленной и независимой стране; через двадцать лет оно найдет в этом представлении удобную опору для своих притязаний.
Пока что, однако, все оставалось в прежнем состоянии, и японцы обратили свой взгляд на Корею, положение которой было стабильней. В 1910 г. правительство Токио, доведя до предела логику охотничьего заповедника, которым державы разрешили ему считать Корею, просто-напросто издало указ об аннексии полуострова, навязав ему свои законы и изучение японского языка в школах — эта ситуация сохранится до 1945 года.
Проявился ли и в этом дух «реставрации», начавшейся сорока годами раньше? Суверен или же его окружение, говорившее от его имени, подтвердили: решение закрепиться на континенте стало составной частью политики континентальной экспансии, разработанной уже почти двадцать лет назад. Как бы то ни было, существовал ли другой приемлемый выход для странного государства, образовавшегося таким путем? Император умер 30 июля 1912 года.
1912–1923: период непосредственно после Мэйдзи (Тайсё)
Кончина того, кто олицетворял модернизацию Японии, повлекла за собой ряд столь же благородных, сколь и архаичных поступков: генерал Ноги, победитель русских, но вместе с тем и «мясник» Мукдена, покончил с собой, и за ним последовала его супруга. Тем самым старый солдат исполнил свой долг до конца, потому что императора Мэйдзи, всегда запрещавшего ему доходить до этой крайности, больше не было. Тем временем мир изменился: поскольку высокочтимые отцы-основатели современной Японии отошли на второй план, в 1913 г. правители наконец посмели констатировать, что страна имеет огромный долг. Модернизация Японии, которую энергично проводили полвека, исходя в основном из политических критериев, войны, выигранные, но очень дорогой ценой и затеянные в расчете на богатства, которые, как оказалось, переоценили, — все это вело страну прямым путем к разорению, во всяком случае, к внутреннему кризису, чрезвычайно тяжелому и несомненно сопряженному с насилием. Новые руководители страны не могли больше игнорировать законы денежного обращения, которые диктовали и с которыми считались другие народы.
В этих условиях — а беда одних идет во благо другим, — драматические события августа 1914 г., а также начало военных действий в Европе были восприняты на архипелаге как благодать: они позволили японцам, которых дружба с англичанами привела на сторону союзников, забрать, ссылаясь на законы вооруженных конфликтов, все германские позиции в Китае и таким образом присвоить значительную долю земель и богатств, которые производили эти земли, — все владения, которые международное сообщество ранее обязало их вернуть.
В то же время они догадались, что «Великая война» может способствовать бешеному росту промышленных и торговых богатств, потому что страны Европы больше не могли экспортировать свои товары в Азию, и Япония с каждой неделей и каждым месяцем все больше занимала их место. Конечно, такая политика вызывала и непредвиденные эффекты: на архипелаге угрожающе углублялась пропасть между бедными и богатыми, ведь при росте мировых цен достаточно было придерживать товары, чтобы богатеть, тогда как покупательная способность простых людей, рабочих, наемных работников, в той же пропорции снижалась. Зато в сфере внешней политики Азия, казалось, открывает Японии неистощимые возможности для экспансии, и ее деловым людям и дипломатам благоприятствовало все.
Последние, ловя мяч на лету, проявили чрезвычайную активность в отношении нового китайского правительства. Юань Шикай (президент совсем молодой Китайской республики с 1913 по 1916 гг.) потратил много энергии, добиваясь, чтобы его назначили императором, — традиционное притязание у активных деятелей столь великих потрясений. Хорошо зная о хрупком равновесии в стране, ее крайней нестабильности и слабых возможностях защищаться, японцы 18 января 1915 г. выдвинули китайцам «Двадцать одно требование» — их план заключался в том, чтобы создать на континенте привилегированную зону для японского влияния и вмешательства.
Однако через несколько месяцев, в 1916 г., Юань Шикай умер. На всей территории Китая регионы, отрезанные от сильно ослабевшего центрального правительства, начинали признавать единственную власть, которая еще сохранялась, — власть силы и «военных вождей». Тем временем Западная Европа завязла в позиционной войне, а что касается России, вскоре испытавшей землетрясение Октябрьской революции, то ей было не до Дальнего Востока. Японское правительство воспользовалось случаем: в августе 1918 г. под предлогом лучшей защиты территорий, которые оно контролировало, оно отдало приказ о развертывании своих войск в Сибири. Это была дерзкая, но ловкая операция: она позволяла стране играть — или имитировать — роль в Великой войне и, значит, принять участие в урегулировании, которое неизбежно должно было последовать за применением оружия. Решение было прозорливым: в 1919 г. японцы, приняв участие в подписании Версальского договора, официально унаследовали германские владения в Китае. Но карт-бланша человечество японцам не давало.
Молодая Лига наций не доверяла им до такой степени, что при поддержке США стала подстрекать корейцев сбросить иго архипелага. И 1 марта 1919 г., по случаю похорон старого императора из династии Ли, в Сеуле состоялись многолюдные манифестации с требованиями независимости. Несмотря на яростную реакцию Японии, усилившей свои гарнизоны на полуострове, корейцы смогли добиться, чтобы на смену военному правительству пришло гражданское. Следует ли видеть в этом эффект компенсации — но именно тогда, в 1919 г., в Японии зародилось мощное ультранационалистическое движение, приверженное политике силы. История Японии середины XX в., наполненная насилием, драматически переплелась с историей этих националистов и экстремистов: если сначала, до 1932 г., они представляли собой просто оппозиционное движение, выражавшее чьи-то взгляды, что нормально для страны, где каждый в принципе свободен высказывать свое мнение, то в 1932–1936 гг. они постепенно изматывали власть, а в 1936–1945 гг., до самого конца Второй мировой войны, безраздельно располагали ею.
