Екатерина была мастером подобного «темного» стиля. Если она не хотела чего-то говорить, из нее клещами невозможно было вытянуть ни правду, ни прямую ложь. Ее тексты могут производить обманчивое впечатление, именно благодаря умело опущенным подробностям. Но поймать императрицу за руку невозможно. Любопытно, что и Дашкова в «Записках» никакой даты не назвала.
Из всей совокупности источников прямо день смерти Петра – 6 июля – не указан ни в одном. Его путем подсчетов выводили из Манифеста, но конкретных чисел там нет. Повторенная в сотнях научных работ дата воспринимается как несомненная. Между тем ее нечем подтвердить.
«НЕ БЫЛО КОВАРСТВА»
Уточненная дата гибели Петра III – последняя информация, которую можно проверить путем сопоставления источников. Далее мы вступаем в сферу гипотез. Их нельзя подтвердить, и выбор часто зависит от субъективных исторических симпатий и антипатий автора. Добросовестный исследователь должен признать, что в настоящий момент невозможно с точностью сказать, что именно произошло в Ропше. Основных версий три. На наш взгляд, предпочтительнее познакомить читателя со всеми, чем отводить страницы под вольную реконструкцию размышлений Екатерины и Орловых591 или Панина592. Без опоры на документы подобные упражнения – интеллектуальная игра. Не более.
Официальная версия случившегося была изложена в Манифесте 7 июля 1762 г. Удивительно, но причина смерти императора там тоже не названа, как и дата. «Объявляем через сие всем верным подданным. В седьмой день после принятия Нашего Престола Всероссийского получили Мы известие, что бывший Император Петр Третий обыкновенным и прежде часто случавшимся ему припадком геморроидическим впал в прежестокую колику. Чего ради, не презирая долгу Нашего Христианского и заповеди Святой, которою мы одолжены к соблюдению жизни ближнего своего, тотчас повелели отправить к нему все, что потребно было к предупреждению следств из того приключения, опасных в здравии его, и к скорому вспоможению врачеванием. Но к крайнему Нашему прискорбию и смущению сердца, вчерашнего дня получили Мы другое, что он волею Всевышнего Бога скончался. Чего ради Мы повелели тело его перевести в монастырь Невский, для погребения».
Как видим, текст сообщает только, что Петр заболел геморроидальной коликой. А отчего умер – умалчивает. Логически можно сделать вывод, что смерть – результат болезни. Но логика читающего, и логика пишущего – разные вещи. Причина болезни и причина смерти не всегда совпадают, особенно если предполагается насильственный уход из жизни. Смысловой пропуск сделан между заявлением об отправке врачей и получением известия о кончине.
В письме к Понятовскому Екатерина добавила информации, но поступила с ней так же, как в Манифесте – выпустив важный фрагмент. Говоря о результатах вскрытия, она сообщала: «Его желудок был здоров; его унесло воспаление кишок и апоплексический удар. Его сердце оказалось на редкость крошечным и совсем слабым»593. В другом переводе: «крайне мало и совсем сморщено»594. Здесь же, вместо «мозговые явления» уточнено: «геморроидальные колики вместе с приливами крови к мозгу». Одно вовсе не обязательно вызвано другим, скорее оба симптома – параллельны.
К несчастью, протокол вскрытия отсутствует. Возможно, он вовсе не составлялся, учитывая экстраординарные обстоятельства. Но маленькое сморщенное сердце – деталь, которая появилась в письме неслучайно. Как отметил А.Б. Каменский, она представляет собой отпечаток некой не придуманной информации. Крошечное сердце означает нарушение кровообращения, которым Петр III страдал из-за своего чрезмерно высокого роста, как впоследствии его внук Николай I, также жаловавшийся на желудочные колики, а временами – на адские мигрени, заставлявшие императора по несколько часов лежать без движения595. Эти болезни – суть семейные. И зная, как они протекали у внука, можно кое-что предположить и о деде.
Одновременно с болями в кишечнике и расстройством желудка у узника начались приливы крови к мозгу, результатом которых стал апоплексический удар. Последний возможен как результат нервных потрясений и душевных переживаний, ежедневно усугублявшихся условиями содержания и грубостью охраны. Петр еще в бытность великим князем не терпел принуждения, даже сравнительно мягкий елизаветинский надзор вызывал в нем гнев и раздражение. Теперь же он – всегда рвавшийся на свободу – оказался в настоящем заключении – втиснут в маленькую комнатку, ограничен запретами, изводим издевками. При имевшейся предрасположенности вполне достаточно для инсульта – «мозгового удара». Внезапное кровоизлияние в мозг проявляется как раз головной болью, рвотой, расстройством сознания, которые, судя по описаниям, у Петра были.
В письме к Понятовскому пропуск информации сделан в совсем короткой фразе: «Его унесли воспаление кишок и апоплексический удар». Опущена причина удара. До тех пор пока третье письмо Алексея Орлова из Ропши считалось подлинным, оно удачно закрывало эту брешь.
«Матушка милостивая Государыня. Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не милуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя! Но, Государыня, свершилась беда. Мы были пьяны, и он тоже. Он заспорил за столом с князем Федором, не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хотя для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил, прогневили тебя и погубили души на век»596.
Очень эмоциональное письмо. Хочется, чтобы оно имело реальный протограф. Потому что переданные в нем чувства – подлинные. Только очень предвзятый взгляд видит в корявых выражениях Алексея пьяные излияния. После того как на ваших глазах, или лучше – в ваших руках – умер император, поневоле протрезвеешь. Потрясение, растерянность, непонимание, как могло случиться то, что случилось – вот, что сквозит в строках записки. Безоговорочное признание вины – нам доверили караулить, нам и отвечать – очень по-русски и в характере знаменитых братьев. Страх и просьба о помиловании – одному себе, что малодушно, учитывая общую вину. Намек на фавор брата – вещь немыслимая, объяснить которую можно только крайним расстройством чувств. Наконец, «свет не мил», «прикажи скорее окончить», «погубили души на век» – точно пойманное ощущение – тошно жить после содеянного.
Недаром В.А. Плугин, посвятивший Алексею Орлову книгу, был так привязан к этому письму и отстаивал его психологическую достоверность597. Выводы ученого фактически смыкались с выводами биографа Екатерины II, А.Б. Каменского, о непреднамеренности убийства.
Ведь если взять текст Орлова отдельно от рассказа Рюльера, где нарисована красочная картина удушения, то окажется, что Алексей настаивал на несчастном случае и явно недопонимал, как тот произошел. Третью записку рано начали называть признанием в убийстве, что подтверждала и Дашкова. Их с Алексеем разделяла вражда, но, сказать по чести, после гибели Петра III брат фаворита очутился в положении, какого и врагу не пожелаешь. Комментарий Екатерины Романовны на приведенный документ лишен тени сочувствия: «Он писал как лавочник, а тривиальность выражений, бестолковость, объясняемая тем, что он был совершенно пьян, его мольбы о прощении и какое-то удивление, вызванное в нем этой катастрофой, придают особенный интерес этому документу для тех людей, кто пожелал бы рассеять отвратительные клеветы, в изобилии возводимые на Екатерину II… Пьяный, не помня себя от ужаса, Алексей отправил это драгоценное письмо ее величеству тотчас же после смерти Петра. Когда, уж после кончины Павла я узнала, что это письмо не было уничтожено… я была так довольна и счастлива, как редко в моей жизни»598.
