Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой,
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать: ваши слезы
Не тронут сердца моего,
А будут лишь бесить его.
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может быть, на много дней.
Что может быть на свете хуже
Семьи, где бедная жена
Грустит о недостойном муже,
И днем и вечером одна;
Где скучный муж, ей цену зная
(Судьбу, однако ж, проклиная),
Всегда нахмурен, молчалив,
Сердит и холодно-ревнив!
Таков я…
«Хорошо еще, если он не отправится тратить случайную искру веселости и здоровья с какой-нибудь актрисой, — продолжал Марлинский. — …Жена поневоле станет бегать из дома. Глядь, молодежь увивается возле нее, словно хмель, и вот какой-нибудь краснощекий франтик приглянулся ей более других. Рассыпается он в объяснениях мелким бесом… Она, разумеется, ничему этому не верит, но, с должным для чиновной дамы приличием, с ноги на ногу идет навстречу к обману для того, чтоб при случае броситься в кресло, закрыть платком глаза и сказать: „вы, сударь, камень, вы, сударь, лед, вы злодей, вы меня обольстили“»
[351].
Именно такого пошлого развития сюжета Пушкин и не позволил себе в отношении любимой героини. Для нее «в сраженьях изувечен» — нравственная ценность. Лорнер верно отмечал: «„Изувечен“ не значит ни калека, ни развалина, а просто человек был несколько раз ранен, и, говоря это — обратите внимание! — Онегину, Татьяна, бессознательно подчиняясь лишь женскому инстинкту, подчеркивает мужество и мужественность своего генерала перед изнеженным сибаритом, видевшим кровь случайно, не в героической обстановке сражения, а только на поединке с Ленским»
[352].
«Зачарованный круг»
В связи с ранением Татьяниного мужа время от времени высказывается еще одно мнение. Увечье «толстого генерала» якобы состояло в том, что оно не позволяло ему быть «мужем». Характерно, что за два года брак остался бездетным. И Онегин едва ли не стремится по-дружески помочь родственнику, соблазняя его жену
[353]. В целом, такой взгляд восходит к полунамекам М. И. Цветаевой, писавшей, что Татьяна вечно стоит «в зачарованном кругу своего любовного одиночества»
[354]. «Зачарованные круги» самой Марины Ивановны во многом определили восприятие ею художественной литературы. Она чувствовала Пушкина по-особому, как поэт поэта: «Пушкину товарка в той же мастерской»; «Пушкинскую руку жму, а не лижу» и т. д. Часто бывала пристрастна — не прощала Наталье Николаевне мнимого легкомыслия, а Николая I обвиняла в убийстве поэта. Оба суждения плохо сопрягаются с реальностью.
Что же до увечья князя N, то в принципе, исходя из реалий эпохи, предположение Цветаевой возможно — ядрами отрывало и руки, и ноги, и головы, и прочее. Но текст не содержит на сей счет даже тени намека. Пушкин не говорит, что у Татьяны нет детей. Он их не упоминает. Ни в одном любовном стихотворении поэта дети не названы, хотя дамы сердца подчас бывали отягощены потомством. За исключением хлесткого письма Аглае Давыдовой, где молодой повеса старался отогнать от себя докучную кокетку: «Послушайте: вам тридцать лет, / Да, тридцать лет — немногим боле». Дочь героини упомянута, чтобы подчеркнуть разницу в возрасте:
Оставьте юный пыл страстей —
Вы старшей дочери своей,
Я своему меньшому брату.
В случаях же, когда речь шла о действительно любимых дамах, они воспринимались Пушкиным отдельно не только от мужей, но и от детей. Были ценны сами по себе. Почему для Татьяны, девичья любовь которой занимала поэта, ситуация должна стать иной? К тому же за два с небольшим года можно и без всяких увечий не успеть обзавестись потомством.
«И зачем тебе девица?» — с раздражением спрашивал царь Дадон в «Золотом петушке» у «звездочета и скопца», когда тот потребовал Шамаханскую царицу. Зачем «изувеченному» генералу жена? Прикрывать невольный позор, о котором якобы известно и двору, и родне? Ситуация немыслимая, если представить обстановку сплетен и злословия, царившую в свете. Быть предметом насмешек, иметь вечный повод для дуэлей и не иметь возможности в соответствии с высоким чином ни вызвать, ни ответить на вызов? Проще выйти в отставку и уехать в деревню. Вместо этого мы видим поднимающегося по служебной лестнице человека, на вечере у которого танцует императорская фамилия и жена которого собирает вокруг себя целое общество. Для того чтобы прикрыться супругой, терпеть перешептывания за спиной, самому, направляя все силы на карьеру, нужно сжигающее честолюбие. А оно, как и странное увечье, стало бы индивидуальной чертой князя N. Пушкин же не выделил его из ряда подобных.
Особо отметим, что из представления о вечном девичестве Татьяны следует вывод о ее «непростой религиозной жизни»
[355], поскольку православие не одобряет скрытого монашества в миру: либо честной брак, либо честное пострижение — никакой изломанности и надуманных трагедий. Того, что называется католическим соблазном. А именно в него впала бы семья князя N при описанном развитии событий.
Симпатии к католицизму распространялись в домах Чернышевых, Муравьевых, Чертковых, Волконских, Дурново, Трубецких, Щербатовых. Так что идеи, высказанные П. Я. Чаадаевым в «Философических письмах», были отнюдь не новостью для старой родовитой среды. Коренная знать в конце царствования Александра I отпадала не только от престола, но и от веры отцов. Так что «католический соблазн» для семьи Татьяны не невозможен и даже подпитан средой. Но вот беда — Пушкин в Восьмой главе намеренно подчеркнул «русскость» интеллектуального круга княгини.
Возвращаясь к вопросу о ранах, сообщим, что многие из тех, кто пережил сражения, уже после войны умерли сравнительно молодыми. Поэт С. Н. Марин — друг Воронцова, Бенкендорфа и Закревского — скончался в 1813 году от пули, полученной еще при Аустерлице, она осталась в ране и двигалась вместе с кровью по телу, пока не достигла сердца. И. С. Леонтьев — в 1824 году, Н. М. Сипягин ушел из жизни в 1828 году, Я. А. Потемкин в 1831 году. Все имели жен, но не успели обзавестись детьми.
Князь N перешел трагический рубеж.
Глава пятая
«В лаврах, под венками»
Что ждало таких людей в мирное время, после возвращения из Заграничного похода? Возможны варианты. Кто-то стоял в оккупационных корпусах во Франции или в Саксонии, как М. С. Воронцов и Н. Г. Репнин, брат Волконского. Кто-то отправился в дальний гарнизон, как А. X. Бенкендорф. Кто-то — во Вторую армию, в Тульчин, как М. Ф. Орлов и позднее П. С. Киселев. Кто-то — на Кавказ, как А. П. Ермолов. Кто-то, помучившись вдали от столицы, был, наконец, прикомандирован в качестве чиновной и очень уважаемой няньки к великим князьям, как И. Ф. Паскевич, которого Николай I всю жизнь называл «отец-командир». Кто-то очутился у кормила Главного штаба, как П. М. Волконский и А. А. Закревский. Кто-то командовал гвардейским корпусом, как В. В. Васильчиков, и его штабом, как Н. М. Сипягин. Кто-то оказался во главе одного из лучших полков, как Я. А. Потемкин, или даже целой кавалергардской бригады, как А. Ф. Орлов.
