Сегюру вторили и другие наблюдатели. Британцы, путешествовавшие по России, бывали, как правило, задеты тем, что быт русских крестьян выгодно отличался от привычного им на родине, особенно в Ирландии. Капитан Джон Кокрейн писал в 1824 году: «Безо всяких колебаний… говорю я, что положение здешнего крестьянства куда лучше состояния этого класса в Ирландии. В России изобилие продуктов, они хороши и дешевы… Здесь в каждой деревне можно найти хорошие, удобные бревенчатые дома, огромные стада разбросаны по необъятным пастбищам, и целый лес дров можно приобрести за гроши. Русский крестьянин может разбогатеть обыкновенным усердием и бережливостью, особенно в деревнях, расположенных между столицами»
[580].
Испанский дворянин дон Франсиско де Миранда, родившийся в Венесуэле и выступавший за отделение южноамериканских колоний от митрополии (впоследствии один из французских революционных генералов), в 1787 году совершил поездку по России. Возле Вышнего Волочка он обратил внимание на множество новых срубов, выставленных на продажу. «Когда древесина свежая, она имеет красивый желтоватый цвет, — замечает путешественник — Справился у моего слуги и извозчика, сколько стоит такой дом, который можно купить в разобранном виде при въезде в любую деревню, и они сказали, что обычная цена всего лишь от 20 до 24 рублей». Миранда же обратил внимание на изобилие леса, который крестьяне могут вырубать беспошлинно, что позволяло им в самые лютые морозы поддерживать в домах тепло.
В печально знаменитой по Радищеву Спасской Полести путник «зашел в несколько крестьянских домов, построенных в том же духе, что и те, которые осматривал ранее; внутри они очень опрятны и удобны для жилья». Такую же прогулку Миранда совершил и у маленького городка Крестцы, тоже описанного Радищевым. «Посетил несколько крестьянских домов и обратил внимание, что они гораздо просторнее и чище, нежели в других частях России. — Дон Франсиско ехал с юга, через Малороссию, где впервые увидел мазанки. — А также заметил, что почти всюду имеется ткацкий станок, на котором ткут белое полотно из местного льна; из него шьют неплохую одежду для людей низшего сословия. Заплатил 30 копеек за чай, хлеб и т. д.; наблюдал за девушкой, доившей корову: она прятала от меня лицо, но в то же время выставляла напоказ свои ляжки»
[581].
Простодушное кокетство деревенской девки, готовой порезвиться с иностранцем, — совсем не то же самое, что вид голодной бабы, месившей тесто «из трех частей мякины и одной несеяной муки» у Радищева. А ведь два описания разделяет всего пара лет. «Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы… и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; оконцы, в коих натянутый пузырь, смеркающийся в полдень, пропускал свет; горшка два или три (счастливая изба, если в одном из них всякий день есть пустые шти!). Деревянная чашка и кружки, тарелками называемые; стол, топором срубленный, который скоблят скребком по праздникам. Корыто кормить свиней или телят, буде есть, спать с ними вместе, глотая воздух, в коем горящая свеча как будто в тумане или за завесою кажется. К счастью, кадка с квасом, на уксус похожим, и на дворе баня, в коей коли не парятся, то спит скотина. Посконная рубаха, обувь, данная природою, онучки с лаптями для выхода. — Вот в чем почитается по справедливости источник государственного избытка, силы, могущества»
[582].
То ли первый русский революционер намеренно сгущал краски, то ли стандарты чистоты и благополучия у авторов были разными. Трудно сказать. Но, приводя хрестоматийное описание крестьянского быта по Радищеву, все-таки стоило бы сопровождать его зарисовками из других источников, тем более что ни французский посол, ни английский морской офицер, ни испанский путешественник — друг свободы не отличались слепой подчас доброжелательностью Виже-Лебрён.
Кстати, о посконных рубахах. Марта Вильмот дает совсем другую картину: «Любуюсь всеми без исключения крестьянами: их причудливо-разнообразной одеждой, их веселыми живописными группами. Часто можно увидеть деревенскую девушку в головном уборе, шитом золотом, в серьгах, с браслетами из блесток, видимо, играющую роль первой красавицы… Когда молодая крестьянка преподносит вам кувшинчик молока, яйца или орехи, то маленькая корзиночка, где они лежат, всегда покрыта полотенцем, оба конца которого украшены шитьем из красных и белых ниток, имитирующих кружево… О, Доротея, почему ты не можешь… нарисовать оригинальное платье цвета индиго, с широкими белыми рукавами, с застежкой на спине и вышивкой по всему подолу… — это необычайно очаровательное и фантастическое зрелище»
[583].
С Мирандой, Сегюром и Кокрейном соглашался Роберт Бремнер — публицист, под влиянием статей А. Н. Герцена заключивший договор на написание обличительной книги о России. Во времена жесткого политического противостояния с николаевским режимом и восторженной поддержки европейских революций он отправился в Россию, чтобы собрать материал. Текст вышел далеко не лицеприятным, тем более интересно его свидетельство: «В целом… по крайней мере что касается просто пищи и жилья, русскому крестьянину не так плохо, как беднейшему среди нас. Он может быть груб и темен, подвергаться дурному обращению со стороны вышестоящих, несдержан в своих привычках и грязен телом, однако он никогда не знает нищеты… Мы склонны воображать себе, что уж если наши крестьяне нищенствуют, то мы можем по крайней мере тешить себя уверенностью, что они живут во много большем довольстве, чем крестьяне в чужих землях. Но сие есть грубейшее заблуждение… В тех частях Великобритании, которые, как считается, избавлены от ирландской нищеты, мы были свидетелями убогости, по сравнению с которой условия русского мужика есть роскошь. Есть области Шотландии, где народ ютится в домах, которые русский крестьянин сочтет негодными для своей скотины»
[584].
Что касается грязного тела, то тут с Бремнером не согласился бы Пушкин. «Ваш крестьянин каждую субботу ходит в баню, — говорит в «Путешествии из Москвы в Петербург» воображаемый спутник героя, англичанин, — умывается каждое утро, сверх того несколько раз в день моет себе руки»
[585]. О том же писала Лебрён. Чистоплотность русского простонародья подчеркивала и мисс Вильмот: «На небольшом лугу против моего окна около 150 мужчин и женщин косят траву. Все мужчины в белых льняных рубахах и штанах (это не выдумка, штаны действительно белые), а рубахи подпоясаны цветным поясом и вышиты по подолу ярко-красной нитью. Вид у них очень живописный; лгут те иностранцы, кои изображают русских крестьян погруженными в праздность, живущими в нищете… Если, сравнивая два народа, посчитать основными вопросами те, что относятся к условиям жизни (достаточно ли еды, есть ли жилище, топливо и постель), то русские, вне всякого сомнения, окажутся впереди. Да, они рабы, однако в интересах самих господ хорошо обращаться со своими крепостными, которые составляют их же богатство; те помещики, которые пренебрегают благосостоянием своих подданных и притесняют их, либо становятся жертвами мести, либо разоряются»
[586].
