Сам Державин снисходительно выслушивал мнения светских болтунов о своем творчестве и даже позволял давать советы. Но, по словам Дмитриева, «при всем гении с великим трудом поправлял стихи». Он «охотно принимался за переделку, но редко имел в том удачу… Голова его была хранилищем сравнений, уподоблений, сентенций и картин для будущих поэтических произведений… Часто посреди гостей задумывался он и склонялся к дремоте. Но я всегда подозревал, что он притворялся, чтобы не мешали ему заниматься чем-нибудь своим, важнейшим обыкновенных пустых разговоров»
[356].
Кружок «родственных душ» собирался чаще всего не вокруг хозяина, а вокруг хозяйки дома. Пример на вечерах в Эрмитаже подавала императрица. Ее компанию «без чинов» можно назвать первым русским салоном. Постепенно перенимая европейский вкус и тонкость обращения, дамы охотно создавали маленькие сообщества — чаще всего музыкальные и театральные. Уже к концу царствования Екатерины светские гостиные содержали Салтыковы, Чернышевы, Остерман, Головины, Долгоруковы, Барятинские, Скавронские, Строгановы, Голицыны, Куракины, Разумовские и другие.
Огромную роль на таких собраниях играла музыка. Модные оперы мигом раздергивались на мелодии, которые исполнялись одаренными музыкантшами в кругу знакомых и друзей. В 1777 году по предложению Н. А. Львова в доме его приятеля П. В. Бакунина проводились музыкально-театральные вечера и даже была поставлена комическая опера А. М. Г. Саккини «Колония», в которой пела Мария Дьякова, будущая жена архитектора. В 90-х годах XVIII века большой популярностью пользовалась опера Н. М. Далейрака «Нина, или Сумасшедшая от любви», без арий из которой не обходился ни один вечер
[357].
В конце столетия заметным явлением в жизни столицы был дружеский музыкальный кружок Долгоруковых-Куракиных, где тон задавали две талантливые сочинительницы и исполнительницы романсов Наталья Ивановна Куракина и Екатерина Федоровна Долгорукова. Перу Куракиной принадлежат 49 вокальных миниатюр: русские песни, французские романсы, итальянские арии. Все они предназначались для «домашнего употребления», то есть для развлечения образованных гостей, и отвечали вкусам аристократической среды, где постепенно устанавливался культ нежной, сентиментальной дружбы. «Только маленькое общество друзей, лишенных всяких претензий, делает жизнь приятною, — писала Куракина. — Они украшают все вокруг нас. Напротив того, среди людей ко мне безразличных я всегда теряюсь»
[358].
Льву Толстому ставили в вину то, что салон Анны Павловны Шерер в «Войне и мире» — калька с современного писателю общества. Во времена князя Андрея званые вечера выглядели иначе. Действительно, дружеские общества в гостиных, музыкальные и театральные встречи, унаследованные началом XIX столетия у золотого века Екатерины, были камернее. Список тем для беседы не исключал и злословие, но в компании из десяти-двадцати человек, ведущих общий разговор, гораздо сложнее было безнаказанно пустить сплетню. Ведь каждый находился на виду. Вспомним рассказ Марты Вильмот о московских собраниях: «Но не воображайте, что разговор касается Пунических войн или коллекций мелодично звучащего стекла. Нет. Здесь рождаются тонкая лесть и легкое злословие. 40 человек из светского общества в 40 различных домах говорят и делают приблизительно одно и то же, только одни — скучно, другие — интересно»
[359].
Подруга Куракиной — Долгорукова содержала один из самых изысканных салонов, где, по словам Виже-Лебрён, собирались «дипломатический мир Петербурга, а также наиболее значительные иностранцы. Хозяйка была так обходительна, что попасть к ней стремился каждый». О впечатлении, произведенном на него Долгоруковой, писал в воспоминаниях граф Е. Ф. Комаровский: «Она была тогда из первых между молодыми дамами в Петербурге, как по красоте, так и по приятному ее обращению. Я часто у нее бывал. Тогда в большом обыкновении были спектакли, из лиц общества составленные. Посол римского императора граф Кобенцель, известный своей любезностью, был из числа обожателей княгини. Он имел большой талант для театра, и часто они играли вместе»
[360].
В известной степени с салоном Долгоруковой соперничали музыкальные вечера в доме у Варвары Николаевны Головиной, также писавшей романсы. Ей принадлежит вокальный дуэт «Роза любви», созданный в 1796 году. Виже-Лебрён вспоминала: «Графиня прекрасно рисовала и сочиняла изящные романсы, которые сама же и пела, аккомпанируя себе на фортепиано. Более того, она прекрасно знала все литературные новости Европы, каковые, как мне кажется, становились ей известны одновременно с их появлением в Париже»
[361]. Князь Адам Чарторыйский, в целом крайне недоброжелательно описывавший русское общество рубежа XVIII–XIX веков, делал для Головиной исключение: «Дом Головиных отличается от всех, мною перечисленных. Здесь нет ежедневных вечеров, но вместо этого небольшое избранное общество, вроде того, которое в Париже продолжало старинные традиции Версаля. Хозяйка дома остроумная, восторженная, чувствительная, обладает талантами и любовью к изящным искусствам»
[362].
В конце столетия русское общество пережило страстное увлечение французским романсом, он сделался элементом куртуазной игры, обязательным атрибутом ухаживания. В форме романса делались признания в нежных чувствах, изобличалось коварство, оплакивалась неразделенная страсть. Мода рождала подражания. Так, в 1781 году вышел «Сборник российских песен» Ф. Мейера, включавший пастораль «Поля, леса густые» на стихи Капниста «Неверность Лизетты». Последние, в свою очередь, копировали французский романс «О, ma tendre musette». Французским «Ариям трубадуров» подражал и Козловский в романсе «Пел трубадур печальный», столь полюбившемся русским исполнительницам.
Совершенно естественно, что в гостиных, где важное место занимали литература и музыка, сам воздух был напоен театром. Два столетия назад образованной публике, чтобы развлечь себя, приходилось прикладывать много усилий. Домашние, любительские постановки, живые картины, поездки в профессиональные театры и содержание собственных крепостных трупп были повальным увлечением времени.
«Маска Талии»
Попав в Петербург и познакомившись с Долгоруковой, Виже-Лебрён сразу же оказалась втянута в среду меломанов, постоянно устраивавших постановки собственных спектаклей. «В день моего приезда была вечерняя музыка, а назавтра — восхитительный спектакль. Исполнялось „Подземелье“ Далейрака. Княгиня Долгорукова играла роль Камиллы, молодой де Рибопьер представлял ребенка, а граф Кобенцель — садовника… Во время спектакля приехал курьер из Вены с депешами для графа. При виде человека в костюме садовника он никак не хотел отдавать ему пакет, и за кулисами произошел весьма забавный спор.
